В музее современной истории России открылась выставка «Новый город» — микс из Ярославля, Иванова и Твери. Музеи этих трех городов доверили свои «единицы хранения» кураторам Светлане Воловенской и Михаилу Дмитриеву.

Музейщики то ли не знали, что получится в итоге, то ли совершили маленькое музейное безрассудство, отдавая работы в Москву. Предыдущая крупная экспозиция, сделанная этими кураторами, называлась «Девушка моей мечты» и полтора года назад проходила там же — в здании Английского клуба. Выставка была хорошая, с намеками на свежую, прогрессивную экспозиционную манеру. Кто же знал, что она так разовьется.

Бронзовые фибулы Х века, за ними – картины Клюна и Розановой, слева – старые фотографии некоего производства, сзади – Малевич, шаг в сторону – видеопроекция.

Дрожащая, как в «Догме», камера пытается подробно снять промышленную архитектуру, облупленные стены, заклепки моста. У нее не получается, а потом свет из окон музейного зала окончательно нейтрализует попытки видеопроектора показать что-нибудь на экране. А главное – не получается понять, почему все это в одном коктейле и что значит. Почему живопись XVIII века сгруппирована с фотографиями ХХ-го, а план деревни Иван Владимиро-Суздальской области (будущий «город невест») соседствует с живописью на жести Александры Экстер. Положение осложняет отсутствие этикеток – списки работ висят по укромным углам – кому надо, найдет.

Способ понять все-таки есть. Для этого надо осознать, что «Новый город» — выставка не музейная, а именно кураторская, или авторская, если угодно. Один из последних подобных примеров – выставка «Москва--Берлин». В таких проектах идеи не просто «лежат в основе», а являются главными действующими лицами и формообразующими силами. То есть от обычного разглядывания и эстетического смакования зритель должен сместить точку сборки в область умозрительного. Каждая картинка на стене будет тогда знаком, а из нескольких картинок, возможно, сложатся слова.

Слова получаются примерно такие: «рождение города», «фабрика», «город-сад» и т. д.

И только усвоив примерную конструкцию выставки, получается спокойно вернуться в состояние примитивного разглядывания. Тогда можно принять присутствие супрематизма, кубизма, футуризма как, некоторым образом, продукт промышленного и урбанистического бума начала ХХ века, продукт глобальной и какой-то механически, фатально неизбежной перемены в структуре жизни человека. От бронзовой фибулы, которая, кстати, служила застежкой на одежде, до латунных валов какого-то ткацкого приспособления времен мануфактур меняется не только город, но и человек. И когда после революционных изломов авангарда следуют «Люди будущего» Юона (1929), то схожая перемена должна происходить и с поселениями – настает время советской утопии городов-садов. Об этом времени свидетельствуют безмятежные эскизы росписи ваз «Химкинский порт», «Московское море» или блюдо «Хозяйственные перспективы Талдомского района». Все, кажется, встает на свои исторические места, но для этого зрителю надо серьезно поработать. И не понятно, считать ли такую загрузку зрительских мозгов плюсом или минусом выставки.

При всем этом экспозиция остается сумбурной, зато каталог, изданный довольно качественно, оказывается настоящей кураторской песней. Для примера цитируем такой запев: «Неизбежность действия концентрирует мир в одной точке, приводя в работу механизм внутренней дисциплины – сгустка воли, восходящего к древним пластам человеческой природы, к тому осознанию мира, где ход событий предначертан, а волевой акт – лишь проявление чувства долга». Что после этого скажешь?

Музей современной истории России. Тверская, 21. «Новый город» – до 3 июня.