Кто интересовался художественной жизнью Парижа начала прошлого века – легендарной belle epoque, наверняка наталкивался в хрониках на экзотическое имя Маревна. Оно мелькает там и сям в непосредственном соседстве с именами Пикассо, Модильяни, Шагала, Риверы, Сутина, Фужиты и прочих персонажей, почитаемых гениями. Известны были некоторые подробности ее биографии: что звалась она на самом деле Мария Воробьева-Стебельская, что сказочный псевдоним ей придумал Максим Горький, что в двадцать лет она оказалась в Париже и с головой окунулась в богемную пучину.

«Мы были молоды, глубоко преданны искусству, верили в наш дар и наши силы, у нас была энергия, чтобы выпивать, работать и, конечно, любить». Именно с желанием любить и связаны прежние представления о Маревне. Во всех источниках она фигурировала как «милое дитя Монпарнаса», экзальтированное и влюбчивое.

Один из романов стал достоянием истории: она увела Диего Риверу у другой русской — Ангелины Беловой — и нажила с ним дочку.

Остальные знаменитости официально числились друзьями. Словом, за перипетиями и двусмысленностями биографии почти не упоминались ее творческие занятия, хотя мемуаристы не забывали именовать Маревну художницей.

Так бы и оставалась она в нашем сознании атрибутом монпарнасской мифологии, если бы не нынешняя персональная выставка в Третьяковке. Музей «Пти Пале» из Женевы впервые привез в Россию увесистую, около полусотни вещей, подборку. Для предметного знакомства вполне достаточно. И что же выяснилось? Оказывается, Маревна прожила аж 92 года, не прекращая занятий живописью и в преклонном возрасте. На выставке преобладают как раз послевоенные опусы, поскольку ранних работ сохранилось мало. Теперь трудно сказать, находили действительно что-то интересное в работах Маревны ее именитые друзья или просто подбадривали комплиментами. Зато дальнейшее творчество предстает во всей красе.

Первое впечатление – довольно анекдотическое.

Будто кто-то решил воскресить и скомбинировать давние находки вроде пуантилизма и кубизма, но не со злорадной насмешкой, не в постмодернистском ключе, а по-домашнему, задушевно. Как если бы вышить гладью «Черный квадрат» на шелковом носовом платке. Обнаруживаются многочисленные парафразы из Пикассо, Модильяни, Синьяка, Сутина. Скажем, «Забвение» 1945 года – ни дать ни взять «Любительница абсента», только в форме дружеского шаржа. По соседству и лики «небожителей»: на двух полотнах из триптиха «Друзьям с Монпарнаса посвящается» изображены Волошин, Эренбург, Фернан Леже, Моисей Кислинг, опять же Моди, Ривера, Пикассо…

Все вопиет: я тоже там была и умею не хуже.

Честно говоря, творческий метод заставляет крякнуть. Рассечь композицию диагоналями а-ля кубизм, после чего покрыть полученные плоскости разноцветными точками, следуя призывам Синьяка и Сёра, – это сильно. Могло бы даже восприниматься как издевательство, но повторимся: Маревна выглядит предельно сентиментальной. Это такая ностальгия по бурной молодости, выраженная доступными художнице средствами. Кто же виноват, что в ее жизни потом не случилось ничего, что способно было бы перебить культурный шок 1910-х годов? Получить представление о ее живописи удалось, а вникать в оттенки не тянет. И довольно странно, когда зрителям, воспитанным на классическом модернизме (то есть всем нашим соотечественникам, знакомым хотя бы с коллекциями Щукина и Морозова), опусы Маревны преподносятся в качестве недооцененных шедевров.

Пусть уж она остается музой и наперсницей гениальных забав, приметой belle epoque. Только что вышла на русском книга ее мемуаров под заглавием «Моя жизнь с художниками «Улья»». Имеется в виду легендарный La Ruche – трехэтажный дом в Данцигском тупике. В сущности, это была общага для художников-иммигрантов: сырая, холодная, с удобствами во дворе и вечными драками на почве эстетических разногласий. Но жили там или бывали с регулярными визитами те же будущие знаменитости. Они выпивали в мастерских, вели светскую жизнь в «Ротонде» и ходили обедать в академию Марии Васильевой, где всего за шестьдесят пять сантимов можно было наесться до отвала (к слову, там же столовались и Ленин с Троцким – на более роскошную жизнь денег партии тогда не хватало). Нравы той художественной тусовки описаны в сотнях книг, теперь к ним добавлена еще одна, весьма занимательная. Чего не скажешь про картины Маревны.

«Маревна». В Инженерном корпусе ГТГ (Лаврушинский пер., 12) до 9 ноября.