Говорят, с уходом Ельцина завершилась целая эпоха. От того и грустно. Звучит красиво, но, кажется, не вполне точно. Ельцинская эпоха завершилась уже давно. А с его смертью стало ясно, что та эпоха уже стала составной частью нового времени и растворилась в народной памяти.

Путин ни разу не сказал о своем предшественнике худого слова. Он провел тотальную ревизию ельцинских порядков, перевернул либо свел к нулю чуть ли не все ориентиры 90-х и отменил большую часть укоренившихся при Ельцине политических свобод. Стал сажать. Конкуренция уступила место контролю. Официальная пропаганда все чаще апеллировала к советской «народной» демократии, а 90-е рисовала как анархию и распад.

Но сам Ельцин оставался вне критики. Путин и раньше говорил, что Ельцин дал нам свободу. В отрыве от контекста это, кстати, звучало просто и по существу. Ну а последним своим выступлением — проникновенным и торжественным — Путин дал ход национальному трауру, какого Россия еще не видела. Многозначительному и одновременно человеческому, народному. Державному и при этом такому — с чувством. Видно, что Путину это крайне важно — укрепить традицию. Показать, что он тут не на временных основаниях и не в безвоздушной пустоте. Ельцин был первым президентом. Он второй.

Третий день на ТВ показывают Ельцина таким, каким мы его просто отвыкли видеть. И говорят о нем то, чего мы вообще никогда не слышали. Одно дело быть первым президентом среди двух, совсем другое — среди многих.

Если не в практическом — всякое еще может быть, то в политическом смысле санкционированный Путиным масштабный траур окончательно отменяет для него возможность остаться на третий срок.

В свое время Ельцин выбрал Путина и наказал ему беречь Россию. Теперь очередь Путина. Оттого и не найдется никак решение проблемы 2008 года — в его представлении оно должно быть таким же ответственным, естественным и единственно верным, как тогда.

Пафос этих похорон имперский, но, скорее, даже консервативный и примиряющий. Уходя, Борис Ельцин благословляет нынешнюю эпоху, восстанавливает поистрепавшуюся от бесконечных событий и переживаний связь времен. А эпоха нынешняя с почтением и даже с гордостью провожает своего отца-основателя. В ночь со вторника на среду прощальная очередь росла, а не иссякала.

Чиновник средней руки, демократ со стажем, офисный менеджер, студент и домохозяйка — все в ней стояли вместе. И в себе явно не чувствовали конфликта.

Так что просчитались те, кто удивился торжественной решительности, с которой Путин проводил Ельцина. Люди снова все поняли. Ельцин просил прощения. Что ж, настала пора простить. Бывший кумир, былинный герой эпохи, от которого все отвернулись, чуть что-то пошло не так, стал частью нового мира. Мира, в котором не общее будущее или совместная свобода, а только личная жизнь осталась нашей единственной прочной ценностью, и главное, чтобы нас не трогали.

Спросите про демократию. Вам скажут: она вокруг. Спросите про партии. Нормальные партии. Спросите про цензуру. Вас не поймут — о чем вы? И вы тоже не поймете — как о чем? Спросите про свободу и услышите: ее даже слишком много. Спросите про Ельцина.

Социологи фиксируют осторожный оптимизм, аналитики говорят, что вертикаль получилась гибкая, а публицисты напоминают, что никогда еще не было в России такого времени, чтобы люди сами могли распоряжаться своей судьбой, и, слава богу, оно наконец настало. Просто сменилась точка отсчета. Раньше сравнивали с 90-ми. А теперь про них забыли и сравнивают с застоем. Когда Ельцин ушел из жизни, его эпоха была уже вне общественного сознания. Остался один ее мутный образ — бедность и пресловутые «бандиты на улице».

Вроде бы теперь все совсем иначе. Даже можно было бы сказать, что ровно наоборот. Мотивы. Стиль. Масштаб. Воздух. Картинки в новостях. Понимание, что можно, а что нельзя. Двоемыслие, плавно перетекающее во вранье. Этот мир Борис Ельцин не строил. Он строил не этот мир. Это так вышло, что он уходит в последний путь его отцом-основателем.