Два мира – два Гайдара. После кончины первого и главного реформатора России и перед его днем рождения, который будет отмечаться 19 марта, возобладали два тренда. Один считается мифологизацией: спас страну от голода и гражданской войны, провел либеральные реформы, принес на алтарь новой российской государственности и экономики свое доброе имя, не был понят. Другой оценивается как демифологизация: были альтернативные команды, которые знали, как сделать лучше, угрозы голода и гражданской войны не было, никакие реальные реформы не проводились, все решал вашингтонский обком или, наоборот, его плохо слушали.

Егор Гайдар и сам не называл то, что он сделал на рубеже 1991–1992 годов, реформами, хотя либерализация цен после нескольких лет попыток решиться на их освобождение в правительствах Рыжкова и Павлова и была главной реформой – хоть по польскому, хоть по русскому домотканому образцу.

Гайдар называл произошедшее «дефибрилляционными мероприятиями». В 1995 году в блистательном коллективном сборнике «Финансовая стабилизация в России» его ответственный редактор Андрей Илларионов писал: «Огромный дефицит бюджета, отсутствие валютных резервов, банкротство Внешэкономбанка, коллапс административной торговли, реальная угроза голода в крупных городах лишь добавляли некоторые штрихи к экономической ситуации, в которой оказалось правительство Е. Гайдара. В тех условиях отказ от немедленного полномасштабного освобождения цен грозил непредсказуемыми последствиями для страны». (Поскольку автор этих слов сейчас по ряду позиций высказывает прямо противоположные взгляды, сошлюсь на источник: Финансовая стабилизация в России. Под общ. ред. А.Н. Илларионова, Дж. Сакса. М., «Прогресс-Академия», 1995, с. 55.)

Политика гайдаровского правительства и в самом деле не всегда была последовательно жесткой. Но очевидно и то, что с каждым днем пребывания команды камикадзе у хозяйственной власти возрастали политические ограничения для принятия столь же радикальных решений, как и либерализация 2 января 1992 года. В мае 1992 года в отставку был отправлен министр топлива и энергетики Владимир Лопухин. В июне выводимый из-под удара Александр Шохин перестал отвечать за социалку и был переброшен на внешнеэкономический участок. Компромиссы не спасли и самого Гайдара, ушедшего в декабре 1992 года в отставку.

К сожалению, Россия не Польша, где политическая «крыша» в момент начала реформ в виде «Солидарности» и национального консенсуса была мощнее, чем покровительство не всегда последовательного Бориса Ельцина.

К сожалению, мы имеем дело с реальной политической историей России, а не с лабораторными моделями макроэкономической теории. Или с фантастическими представлениями московских градоначальников об управлении экономикой условной административной единицы без основ государственности, каковой к концу 1991 года была Россия.

Спор о том, мифологизирована роль Гайдара или нет, в этом контексте бессмыслен. Именно он оказался в то время на этом незавидном месте. Он принимал решения, которые трудно назвать социалистическими. Скорее, они носили либеральный характер. Снова процитирую Андрея Илларионова в версии 1995 года: «Главное, что удалось сделать правительству Е. Гайдара, — это восстановить макроэкономическую сбалансированность и, соответственно, управляемость экономикой. Только после этого появилась возможность проведения вообще какой бы то ни было осмысленной политики».

То, что происходит после кончины Егора Тимуровича, – это мифологизация наоборот. Странный процесс, если учесть, что впервые за много лет его имя стало хотя бы какой-то основой для коллективной идентичности тех людей, которые считались либералами, но сегодня до такой степени разобщены, что либерализм потерял всякий политический смысл, сохранив, правда, влияние на экономическую политику даже при премьере Путине. Ее-то, этой идентичности, и не хватало этим людям, чья карьера пошла по слишком разным траекториям, а позвоночники обнаружили различную степень гибкости или окостенения.

В известном смысле Гайдар повторил историю Михаила Горбачева и Бориса Ельцина, которых сначала любили взасос, а потом возненавидели.

С той лишь разницей, что Гайдара если и боготворили, то не широкие массы, а узкий круг людей демократической и/или либеральной ориентации. Гайдаромания, в отличие от горбимании, имела ограниченный радиус действия. А вот влияние на события, на их отдаленные, очень отдаленные, последствия в публичных историях Гайдара, Горбачева, Ельцина сопоставимо, притом что Егор Тимурович не был президентом, даже премьером оказался с приставкой «и. о.».

Экономист, политик, государственный деятель, основатель новой российской экономики и государственности. Сухое «саммари» того, что было на самом деле, только знаки, плюс или минус, каждый выбирает для себя сам. В чем здесь мифологизация? В том, что история пошла по тому пути, по которому пошла, а не по другому – «лучшему»? Так ведь давно известно, что вопрос What if? – Что, если? – в исторической ретроспективе не работает.

«Молодой ученый из интеллигентной московской семьи, волею судьбы втянутый в круговерть новейшей российской истории», — написал сам о себе Егор Гайдар. Не больше, но и не меньше. Достаточно для того, чтобы войти в историю.