Так часто бывает с по-настоящему великими писателями: эпическая мощь в прозе и мелкие шажки в публицистике. Примерно так видится Александр Солженицын, в эссеистике предстающий заурядным и типичным национал-патриотом (до такой степени, что им, как и Иваном Ильиным в его худших проявлениях, зачитывался Владимир Путин). Таков и Гюнтер Грасс: его стихотворение о вредоносности Израиля, опубликованное в Süddeutsche Zeitung, по сути, является публицистическим высказыванием: «…ядерная держава Израиль угрожает и без того хрупкому миру».

Скандал поднялся страшный, больше того, он продолжается: для Германии это уж во всяком случае первополосное событие, потому что речь идет о высказывании едва ли не главного немецкого публичного интеллектуала. Который, правда, уже однажды, семь лет назад, подорвался на мине времен Второй мировой войны, признавшись в том, что в 17 лет служил в ваффен-СС. И тем пикантнее сегодняшние высказывания 84-летнего гранда, подверстываемые к биографическим сведениям и приветствуемые, например, замминистра образования Ирана. Едва ли в конце жизни Грасс мечтал получить одобрение именно такого читателя…

Произошедшее, разумеется, укладывается в рамки свободы высказывания мнений. И объявление израильскими чиновниками Грасса персоной нон-грата — очевидная глупость. Но характерен сам масштаб — в буквальном смысле мировой — скандала.

Писатель зашел за флажки допустимого дискурса, перейдя грань приличного-неприличного. Социалисты меньшего масштаба могут, проклиная Израиль, бороться за права народа Палестины. Но, когда такие же слова произносит нобелевский лауреат по литературе, неизбежны обвинения и сеанс саморефлексии Запада.

Гюнтер Грасс и в самом деле социал-демократ со стажем. Тем не менее в стихотворении «То, что должно быть сказано» говорится и о том, что с учетом «несмываемого пятна» на его биографии он стеснялся говорить вслух о том, что в итоге высказал. И не зря стеснялся: к ярлыку эсэсовца ему только не хватало клейма антисемита. Хотя, конечно, никакой он не антисемит, просто это такая стандартная социалистическая формула «бей израильтян, спасай палестинцев». На десерт еще можно пнуть ногой Америку, и одно из давних нелепых высказываний Грасса посвящено как раз тому, что в «южном Бронксе живут бедно».

Но Грасс не линейная фигура. Невольная защита «банального зла» в лице Ирана осуществлена небанальным образом — во всяком случае, в том же газетном стихотворении есть намек на Ахмадинеджада как на «болтуна» или «пустозвона». Как и в случае с саморазоблачением писателя, обвинения разбиваются об уже проведенный самим Грассом в книге «Луковица памяти» суд совести. Суд, где он был и обвинителем, и адвокатом, и судьей.

И в самом деле, что можно было ждать от 17-летнего парня, выходца из скучной и надоевшей ему мелкобуржуазной среды, в буквальном смысле среды лавочников, которого воспитывали точно так же, как миллионы подростков в Германии и Советском Союзе, по обе стороны пакта Молотова — Риббентропа. И там и здесь «палаточные лагеря, военно-спортивные игры, костры среди валунов», вождь, романтика. «Я действительно считал, — писал Грасс, описывая свое пребывание в юнгфольке, а затем гитлерюгенде, — что мое отечество находится в опасности, поскольку его окружают враги». Считал вместе с большинством. Это та самая банальность зла, о которой писала Ханна Арендт. О которой, кстати, роман Джонатана Литтелла «Благоволительницы», где показана механика превращения обычного, образованного, тонко чувствующего человека в фашиста, извращенца и убийцу. В сущности, Грассу повезло, что война кончилась до того, как он успел произвести хотя бы один выстрел. Потому что почти всех юношей его возраста, выросших в тех обстоятельствах, в каких они выросли, «тянуло из дома, на фронт… хотелось проявить бесстрашие перед лицом опасности».

Грассу мы обязаны этой небанальной реконструкцией банального зла. Возможно, для него это обернулось обструкцией, но не отменило важности «Луковицы памяти», значения его книг для мировой литературы, для самосознания немцев. Не отменило даже содержания речей, которые, как говорят, Грасс писал для Вилли Брандта. Как мало что могли изменить в оценке творчества еще одного гиганта европейской прозы Милана Кундеры подозрения по поводу его сотрудничества с чешскими спецслужбами более 60 лет назад.

Нобелевский лауреат знал, что идет на скандал, и, в сущности, получил по заслугам. В конце концов, он живет на Западе, да еще в стране с самоидентификацией, обремененной мировой войной и холокостом. Это у нас гораздо более «свободный» хоругвеносный дискурс, который не подвластен ни общественному остракизму, ни суду — отравленной совести или общей юрисдикции.

Обструкция устроена Грассу, а урок преподан нам с нашим более чем банальным, дремлющим до поры до времени злом.