В захвативших способную мыслить часть общества политических баталиях почти незаметно прошло 90-летие великого ученого Юрия Лотмана. В условиях, когда у многих приличных и поневоле политизированных людей после известных событий 4 марта вполне может возникнуть чувство отчаяния или метафизической тоски, способ жизни Лотмана становится некоторым примером для подражания и утешением. Этот способ прост и сложен одновременно: сформировать вокруг себя пространство свободы, параллельный мир, в котором нет бреда официоза.

В советской истории были люди, которые жили так, будто советской власти не было. Некоторые отвоевали право на личную ментальную свободу от режима научными достижениями и мировой известностью. Причем пользовались эти правом по-разному.

Физик Петр Капица осмелился публично заступиться перед Сталиным за репрессированного Льва Ландау и вызволил его из застенков. А физиолог Иван Павлов просто максимально жестко критиковал власть, не стесняясь в выражениях, и Сталин не посмел репрессировать всемирно известного ученого.

Лотман, который был гораздо младше Капицы и Павлова, избрал иной путь сожительства с советской властью, все-таки уже более «вегетарианской», чем сталинская, но не менее вредной, а порой и просто физически опасной для здоровья мыслящих людей. В партию он вступил на фронте в 1942 году, в 20 лет. Диссидентом никогда не был. Но предпочел полуэмиграцию. «Полу», потому что географически провинциальный эстонский город Тарту, куда он переехал из родного Ленинграда в 1950 году, все-таки входил в состав Советского Союза. Но, конечно, был куда более либеральным местом, чем Северная столица.

Силой интеллекта и личного обаяния он превратил Тарту в локус свободной мысли. Эстонская провинция стал значительнейшим центром русской культуры. Более того, он, словно связист на войне, соединяющий зубами провода, чтобы не прервалась связь, делал все возможное, чтобы не прервалась связь времен. Он скреплял дореволюционную русскую культуру с отринувшей или вульгарно приспособившей ее к идеологическим задачам советской современностью.

Лотман стал одним из фабрикантов свободы в несвободной стране. Такими фабрикантами свободы на других участках жизни были, например, социолог Юрий Левада и драматург Александр Арбузов.

Эти люди, по сути, создавали пусть и небольшие, относительное замкнутые, но дававшие многим надежду и просвет параллельные миры.

Сейчас степень внешней свободы в России при всей нелепости ее нынешнего режима существенно выше, чем в любые советские времена за исключением горбачевских. Но способность по-хорошему игнорировать любую власть вообще очень важна для свободного мыслящего человека. Это не значит закрывать глаза на творящиеся безобразия, зашторивать душу глухими шторами или гордо возвышаться над низменными обстоятельствами бытия. Это значит попытаться устроить окружающую жизнь по своим законам, исходя из собственных представлений о добре и зле, о должном и неуместном. Это значит создавать пространство свободы, притягивая себе подобных естественным путем. Это значит плести собственную «социальную сеть», оставаясь нерастворимой в любой толпе единицей.

Лотман дожил до распада СССР и увидел, как Эстония обрела независимость. Двое из трех его сыновей даже успели в разные годы поработать депутатами эстонского парламента. Его научные заслуги и научная школа, разумеется, гораздо важнее и материальнее, чем созданный им в процессе работы и жизни в Тарту остров свободной мысли. Теперь тот советский контекст, в котором так трудно и так необходимо было иметь фабрикантов свободы, почти исчез. Точнее, в Эстонии исчез вовсе, а в России как раз создается заново нелепыми попытками власти превратить страну в пародию на советскую империю.

Но этот опыт свободного мира в царстве несвободы на самом деле не зависит от места и времени. Мы становимся рабами обстоятельств, карьеры или, наоборот, невозможности и неумения найти подходящую работу. В сегодняшней России на это накладывается еще и откровенный политический идиотизм власти, с которой у мыслящих людей уже давно и этические, и эстетические разногласия. Фабриканты свободы умеют сами и дают шанс другим изменить собственные координаты бытия. Они вводят в эти координаты истину и вечность как недостижимые, но неотменимые величины. Они заставляют думать о том, чтобы оставить след в жизни, а не наследить.

Одной из сфер научного интереса Лотмана было поведение, как мы бы сказали сейчас, элит в пушкинской России. В некотором смысле эти лотмановские занятия даже были исторической реконструкцией политологии. Поведение наших элит, особенно находясь внутри этого времени, препарировать не так интересно.

Понятно только, что пока честь и свобода для них пустые пафосные слова неудачников. В настоящей, непридуманной человеческой жизни есть трагедии, позор, взлеты и падения духа, но нет «успешности», «продвинутости», «разводок».

Чем больше людей начнут жить, удерживая в горизонте сознания настоящие, надвременные ценности, тем легче нам будет справиться с приступами политического отчаяния. Над свободным человеком нет власти, кроме власти его представлений о мире. Его вопросов и ответов. Его духовных поисков. Жить очень трудно, но никто ведь и не обещал, что будет легко.