День Победы для меня — главный праздник. Так будет всегда. Но я отдаю себе отчет в том, что у каждой военной победы есть печально-неизбежное свойство: проходит определенное время, и из живого, актуального праздника миллионов людей, заставших или сотворивших эту победу, она постепенно становится праздником историческим.

На наших глазах День Победы в некотором смысле «кончается», близится к закату. Наступает Ночь Победы.

Людям, закончившим школу в 1941-м, сейчас 80 лет. С момента завершения Великой Отечественной войны прошло 59 — у детей той войны уже взрослые внуки. Лет через 15 живых ветеранов не останется вовсе. Поэтому оценить то, что они сделали, принципиально важно еще при их жизни — посмертная слава никого не греет.

9 мая 1945 года, несомненно, стало главным днем в истории России ХХ века, самым бесспорным днем в ее окровавленной судьбе. У американцев есть День благодарения, у россиян — День оправдания.

9 мая 1945 года советский народ (не сталинский режим, нет, ни в коем случае не режим) оправдался перед всем миром за то зло, которое до и после войны причинил себе и другим.

Незадолго до смерти Виктор Астафьев, воевавший от первого до последнего дня, написал страшную для фронтовика вещь. Мол, никакой победы не было, мы просто завалили немцев своими трупами. Соотношение наших и германских потерь в той войне — четыре к одному — вроде бы подтверждает эти слова. И все-таки то была победа. Победа над самым главным, самым «абсолютным» злом своего времени.

До начала Великой Отечественной советская власть вела себя скверно. Заигрывала с Гитлером, проводила учения с его войсками, вынашивала совместные планы дележа Европы и уже начала участвовать в этом дележе. Позорно напала на отпущенную Лениным Финляндию и, к счастью для себя, позорно проиграла эту бесчестную войну.

Более того, это ведь правда, что часть измученного Сталиным советского народа воспринимала нападение Германии как некий шанс на ослабление режима — многие сельские жители, например, надеялись, что наконец отменят колхозы. Моя прабабушка была расстреляна в Бабьем Яру, хотя вполне могла эвакуироваться. Отказалась, вспомнив 1914 год, когда немцы на некоторое время оккупировали Киев. «Тогда порядок был и вели они себя вежливо,» — сказала прабабушка. Но в 1941-м пришли уже совсем другие немцы...

Чудовищное насилие фашистов в отношении мирных жителей, по большому счету, и превратило войну в подлинно народную, предопределило нашу победу. Ведь еще никому и никогда не удавалось выиграть войну у целого народа — выигрывали только у армий. Победа над Гитлером была победой над той формой зла, которое постоянно воспроизводится в истории человечества, — над жаждой мирового господства. В сущности, такого же господства хотели большевики, грезившие мировой революцией, или какой-нибудь Фридрих Барбаросса, или Тамерлан, или бен Ладен. Меняются способы, меняется идеологическая подкладка (националистическая, религиозная, глобалистская) — желание получить всеохватную власть над человечеством любой ценой остается.

Спустя шесть десятилетий, накануне наступления «Ночи Победы», многие вещи, случившиеся с нами в постпобедное время, кажутся особенно печальными. Той страны, которая выиграла войну, уже нет и (не надо тешить себя иллюзиями) больше никогда не будет. А та, которая войну проиграла, воссоединилась и, в общем-то, живет лучше осколков советской империи. Сравнивать условия жизни ветеранов войны с обеих сторон и вовсе почти кощунство.

Победители сейчас во всех отношениях слабее побежденных, и скорее побежденные умело воспользовались уроками поражения, чем победители — плодами победы.

~Все это так. Но все-таки, когда я вижу на улице седых уже людей с орденами или без, стариков и старух, переживших самую страшную войну, какая только была на Земле, я испытываю нечто вроде счастья. Счастье, что мне удалось застать их живыми — людей из поколения победителей. Самого бесспорного, самого лучшего, самого честного поколения из всех, какие населяют нашу уменьшившуюся в размерах, политую кровью, заросшую бурьяном, усеянную трупами до сих пор не опознанных солдат, грезящую о возрождении утраченного имперского величия и, в сущности, очень несчастную страну.