Цивилизация
Когда-то провал попыток ельцинского Кремля согласовать с хасбулатовским Белым домом текст новой Конституции стал одной из причин кровопролития в Москве.
Сегодня основной закон, принятый после этого кровопролития, превратился в никому не мешающую бумагу, которую власти хоть и без особого почтения, но вполне аккуратно чествуют в каждый день ее рождения – 12 декабря.
С 2005 года этот день перестал быть выходным и переместился в категорию «памятных дат», праздников, которые решено отмечать, но не очень твердо определено, насколько горячо, – от 7 ноября и до Татьянина дня.
При всем при этом широкими массами Конституция воспринимается сегодня, скорее, благожелательно. Если верить свежему опросу ВЦИОМ, почти треть россиян согласны, что «в жизни страны» она «гарантирует права и свободы граждан», и еще треть – что она «поддерживает хоть какой-то порядок в деятельности государства».
Из этого можно при желании вывести, что этот документ со временем полюбился народу, хотя в свое время принимался им довольно сдержанно. На референдуме 12 декабря 1993 года за него голосовали 58% его участников, причем насчет того, действительно ли на участки тогда пришла требуемая законом половина избирателей, высказывались не совсем беспочвенные сомнения.
Впрочем, подлинное качество этого сегодняшнего народного одобрения было ВЦИОМом, пусть и невольно, но все же раскрыто. Только 16% опрошенных сообщили, что читали Конституцию. Большинство остальных полагают, что знакомы с ее содержанием, но «лично документ не читали».
Можно догадаться, что и среди чиновников, включая и верхний их слой, доля одобряющих тоже достаточно велика, а доля «читавших» тоже до неловкости мала. Хотя и они против действующей Конституции ничего не имеют. Она редко им мешает.
Вчитываться в нее не обязательно, поскольку законом прямого действия она не стала. Скажем, «Российская Федерация – светское государство» (ст. 14) или «Цензура запрещается» (ст. 29), но границы этой светскости или отсутствия цензуры толкуются властями по собственному усмотрению и за 16 лет изменились довольно радикально. Но система взаимодействия формальных и неформальных норм с основным законом выстроена так, что никаких проблем он не создает.
Очень кстати пришлись и многочисленные расплывчатости конституционного текста, объяснявшиеся спешкой, незаконченными спорами и сиюминутными компромиссами 93-го года. В новые времена эти места были перетолкованы заново, причем в духе, который сильно удивил бы отцов основного закона. Но при этом буква Конституции нарушена не была.
Скажем, Ельцин в последние дни работы над ее проектом уступил губернаторам, отказавшись от прямой выборности Совета федерации, и в тексте появились туманные пассажи, позволяющие главам регионов оккупировать верхнюю палату (ст. 95–96). Потом Путин, опираясь на те же самые статьи, выставил их оттуда и заменил назначенцами. А когда понадобилось отменить выборность самих губернаторов, Конституция не помешала и этому, поскольку в 3-й ее главе, посвященной федеративному устройству, нет ни слова о том, что руководителя региона напрямую выбирают его жители.
Пожалуй, за эти 16 лет единственную серьезную проблему для высшей власти создала ст. 81, ограничивающая число президентских сроков. Поэтому именно она и стала причиной «распечатывания» Конституции год назад. Вопрос решили путем увеличения длительности президентской службы, и на сегодня для руководителей нашей страны основной закон, пользуясь их любимым словом, вполне комфортен.
Конституция, рожденная неустойчивым, не слишком демократичным, но достаточно вольным режимом 90-х годов, оказалась подходящей и для совсем другого режима, заклеймившего годы ее создания как «лихие».
Заложенный в нее при всех ее противоречиях и умолчаниях потенциал правозаконности и свободы не реализуется по равнодушию рядовых людей, цинизму властей и сервилизму официальных ее блюстителей.
Глава Конституционного суда Валерий Зорькин по случаю конституционной годовщины выступил со статьей, посвященной обвинению двух своих оппозиционных коллег по КС, Анатолия Кононова и Владимира Ярославцева, в чем-то похожем на государственную измену.
«Оба они, утверждая, что Конституционный суд действует по указке Кремля, принципиально и не случайно воздерживаются от каких-либо доказательств… Неужели есть люди, которые искренне готовы поверить, что… судебные «революционные» маршалы руководимы в своей «революционности» чем-нибудь иным, нежели то, чем были руководимы их предшественники, актеры драмы под названием «обрушение СССР»? Неужели кому-то хочется нового и последнего обрушения России?..»
Разумеется, главный государственный толкователь Конституции вовсе и не думал писать для нее эпитафию. Просто так получилось. Но надо ли спешить с последним словом? Может, стоит вспомнить первые слова? Они провозглашены, и обратно их уже не взять, кому бы этого ни захотелось.
«Мы, многонациональный народ Российской Федерации…, утверждая права и свободы человека…, чтя память предков, передавших нам любовь и уважение к Отечеству, веру в добро и справедливость, возрождая… государственность России и утверждая незыблемость ее демократической основы…, сознавая себя частью мирового сообщества, принимаем Конституцию…»
