Цивилизация
Политическая турбулентность в странах арабского Востока стала самым ярким феноменом нынешнего года. Сегодня весь мир следит за перипетиями в Египте, Ливии, Бахрейне и Тунисе. Россия в этом плане не стала исключением. По меткому выражению политолога Бориса Макаренко, сегодня «политология стремительно превращается в египтологию». В самом деле, трудно найти комментатора, который бы воздержался от оценок и суждений по поводу перспектив развития Ближнего Востока и Северной Африки. Уровень знаний новоявленных «востоковедов» о предмете их оценок — отдельный вопрос, требующий самостоятельной статьи (или даже серии публикаций). Как бы то ни было, а
среди неофитов от «египтологии» ключевой проблемой является следующий вопрос: возможно ли повторение египетских или ливийских событий в России в целом и в республиках Северного Кавказа (наиболее проблемном регионе страны) в частности?
Для околовластных экспертов и публицистов указующим перстом является оценка ситуации представителями тандема. На сегодняшний день наиболее полное «видение» ближневосточных событий было дано президентом Дмитрием Медведевым в ходе заседания Национального антитеррористического комитета 22 февраля 2011 года. С одной стороны, глава государства ободрил своих сограждан, заявив, что арабский сценарий «в любом случае не пройдет». С другой — предостерег и призвал быть бдительными: «Надо смотреть правде в глаза. Такой сценарий они раньше готовили для нас, а сейчас они тем более будут пытаться его осуществлять… Но все происходящее там будет оказывать прямое воздействие на нашу ситуацию, причем речь идет о достаточно длительной перспективе, речь идет о перспективе десятилетий».
С теми или иными оттенками (но в рамках президентской амплитуды оценок) эти инвективы президента были повторены околовластными «креативщиками» разного уровня и ранга. В этом ряду можно отметить умеренный оптимизм председателя общественного совета при президиуме генсовета «Единой России» Алексея Чеснакова по поводу малого числа арабов для вызревания внутри РФ революционных предпосылок и осторожный алармизм главного постсоветского «комсомольца» Василия Якеменко, заявившего о необходимости принятия «новых инициатив», чтобы не получить «на Кавказе арабский сценарий». С высказываниями подобного рода трудно удержаться от повторения банальности: ничто не ново под луной. Но
практически аналогичный аналитическо-прогностический инструментарий применялся властью и ее идеологами в 2003—2005 годах после серии «цветных революций» в новых независимых странах СНГ. Те же полунамеки на «мировую закулису» и та же уверенность, что истинная цель «организаторов великих потрясений» — Россия.
Разница лишь в том, что в прежние годы политология у нас превращалась в «украинистику». «Кавказоведение» же и сегодня, как тогда, остается одним из фокусов внимания.
При всей кажущейся несхожести выводов оппозиционно настроенных «египтологов» их подходы тоже нельзя назвать свободными от сиюминутных конъюнктурных представлений. И точно так же, как и в случае с их оппонентами, действительная ситуация в Египте, Ливии или Тунисе их не слишком интересует. Зато они с нескрываемой радостью говорят о «последнем часе» диктаторов. При этом ближневосточные политики оцениваются не сами по себе. Они наделяются чертами хорошо знакомых нам деятелей постсоветского пространства. В итоге дискуссия фактически сворачивается к проблеме «повторения». При таком подходе из поля зрения уходит целый ряд принципиальных сюжетов. Попробуем остановиться именно на них.
Для этого обозначим несколько важных тезисов. Во-первых,
революция — не вирус. Она не передается посредством чихания или рукопожатия. И если для свержения многолетнего правителя Египта Хосни Мубарака созрели социально-экономические, политические и психологические предпосылки, то это не значит, что их автоматически можно занести в Северную Африку из «вашингтонского обкома», а потом перенести оттуда в горы Дагестана и Чечни.
Для того чтобы революционные ветры задули на территории самого проблемного региона России, нужно сложить воедино многие специфические факторы. И одного нашего (или американского) желания для этого явно недостаточно. Во-вторых, говоря о турбулентности в Северной Африке и на Ближнем Востоке, а также о ее реальном влиянии на Россию в целом и на Северный Кавказ в частности, мы должны также осознавать, что само понятие «арабский мир» во многом искусственный конструкт. Слишком уж непохожими друг на друга (в этническом, конфессиональном плане, по внешнеполитической ориентации) являются Египет и Ливия, Бахрейн и Тунис. Взять хотя бы начавшуюся операцию «Одиссея рассвета», где против режима полковника Муамара Каддафи объединились страны Запада и такой представитель «арабского мира», как Катар. Как видим, в случае Ливии-2011, как и в ситуации Ирака-1991 или Ирака-2003, сюжет не сводится к формату «демократии против тирании». Напротив, в одной точке сходятся идеализм и цинизм, прагматичные национальные интересы и забота о справедливом мироустройстве, завышенные ожидания и отсутствие стратегического предвидения. Вполне постмодернистский пейзаж, который мы можем при желании наблюдать и на Северном Кавказе, где нередко экстремисты и те, кто по должности должен с ними бороться, подпитывают силы и ресурсы противоположной стороны. В-третьих,
никакой общей позиции «арабского мира» в отношении России и Северного Кавказа в частности не было и нет.
После того как Россия в конце 1994 года начала первую военную операцию в Чечне, перед Москвой встала проблема минимизации внешнеполитических рисков. Ведь впервые после ввода войск в Афганистан в 1979 году страна — преемник Советского Союза рисковала оказаться в изоляции среди мусульманских государств. И российская дипломатия предприняла немалые усилия и затраты для того, чтобы избежать повторения опыта времен афганской войны. В результате Сирия и Египет выступили в поддержку линии Москвы, а Саудовская Аравия, Объединенные Арабские Эмираты (ОАЭ) и Катар — с осуждением. Однако ни одно государство «арабского мира» (включая и ОАЭ с Катаром, которые официально принимали у себя делегации «Чеченской Республики Ичкерия») не поддержали независимость Чечни и не ставили под сомнение территориальную целостность России. Сегодня мы не видим с их стороны и интереса к «имарату Кавказ» (организация запрещена в России) во главе с Умаровым. Кстати сказать, долгие годы особое значение в этом плане имела позиция Хосни Мубарака, многолетнего президента крупнейшей арабской страны Египта, который публично осуждал террористические атаки северокавказских боевиков и заявлял о необходимости невмешательства во внутренние дела РФ.
Однако Ближний Восток — это не одни лишь только государственные системы. Здесь мы можем говорить и о различных общественных движениях, если хотите, ближневосточном «гражданском обществе» (если под таковым мы понимаем не санкционированную властями деятельность), у которого совсем иные взгляды и представления. Взять хотя бы оценки египетских исламистов (которые при Хосни Мубараке были под жестким прессингом армии и спецслужб) ситуации на Северном Кавказе. По мнению российского востоковеда Алексея Кудрявцева, «в отличие от Советского Союза они уже не обвиняют Россию в «безбожном атеизме», но ставят в вину «угнетение и подавление мусульман» на Северном Кавказе, прежде всего в Чечне». В этой связи не случайно, что арабские боевики, которые заявляли о своем участии в делах на Северном Кавказе (Хабиб Али Фатхи, Хаттаб, Абу Омар ас-Сейф, Абу Хафс аль-Урдуни, Абу аль-Валид аль-Гамиди, Муханнад Абу-Анас), не поддерживались правительствами своих стран. И большинство из них у себя дома проходили по обвинению в терроризме и экстремистской деятельности. Добавим к этому, что
масштаб участия «арабской улицы» в северокавказских делах зачастую сильно преувеличен (в особенности околовластными пропагандистами). В любом случае он абсолютно несопоставим с участием боевиков арабского происхождения в Афганистане или Ираке.
Как бы то ни было, а в торжестве ближневосточной «улицы», которая приходит на смену многолетним светским режимам (коррумпированным и недемократичным, но более предсказуемым), как представляется, и кроется главная опасность нынешней турбулентности. Не хотелось бы отождествлять эту «улицу» с радикальным исламизмом, поскольку здесь есть разные интересы, подходы и мотивы. Однако восторги по поводу «народного творчества масс» кажутся неуместными. По крайней мере, до поры до времени лучше не выдавать ему авансов. В условиях персонификации власти в «дореволюционные времена», а также отсутствия работающей многопартийности и ее институтов далеко не факт, что плодами нынешней турбулентности воспользуются не радикалы, а будущие архитекторы особой, никому пока не ведомой «ближневосточной демократии».
Представим себе на минутку победу исламистов в крупнейшей арабской стране Египте или превращение полиэтничной Ливии во второй Ирак или Афганистан с последующими метастазами по Средиземноморскому региону. Думается, что в этом случае речь пойдет о кардинальном изменении геополитической конфигурации не только «арабского мира». Тем паче, что в результате пусть и незавершенной и половинчатой политической либерализации северокавказский исламский мир стал намного ближе к мировому исламу (в самом широком смысле этого понятия). Как следствие, и вполне оправданное внимание к тому, как арабское слово отзовется в республиках Северного Кавказа. Отсюда четвертый тезис.
К возможной политической «цунами» из Северной Африки и Ближнего Востока, конечно же, лучше готовится заранее.
Однако не стоит так сильно пугать наших сограждан «арабским сценарием», ибо северокавказский сценарий, который у нас есть уже сегодня, немногим лучше. Если вообще категории «лучше» и «хуже» здесь уместно применять. Мы видим ту же безумную концентрацию и персонификацию власти и неработающие управленческие институты (пример Чечни), кланово-бюрократическую полиархию с крайне слабой «обратной связью» и господством неформальных договоренностей (Дагестан, Кабардино-Балкария). Добавим к этому слабую политико-правовую интеграцию северокавказских республик, отсутствие диалога с «умеренным» исламом (что подстегивает радикалов), а также «гражданское общество», которое далеко не всегда и не во всем играет позитивную роль. Те же экстремистские «джамааты» возникают не по указанию из «Единой России». Что же касается военных действий и политического насилия, то его сегодня на Северном Кавказе в избытке. Таким образом, в республиках самого проблемного региона благодаря ныне существующей в РФ системе управления уже есть многое из того, что стало причиной нынешней «арабской весны». Поэтому внешнее воздействие из Ближневосточного региона может лишь ухудшить ситуацию, но корни нынешних проблем региона не в иностранных происках.
А потому дело не в количестве арабов, находящихся в пределах страны или в непосредственной близости. Истоки существующих болезней следует искать в неэффективности той модели власти и хозяйствования, которую мы имеем сегодня в Чечне, Дагестане, Ингушетии, Кабардино-Балкарии. И в России в целом, ибо северокавказский кризис — частное проявление общероссийской управленческой неэффективности. Кстати говоря,
президенту страны тоже не следовало бы играть в загадки, говоря о тех, кто готовили для нас некие опасные и таинственные «сценарии». Если есть конкретные имена и фамилии, то было бы правильным обнародовать их перед своими согражданами.
Иначе в очередной раз постановка важной политической задачи будет превращена в сеанс конспирологии, наказание отдельных «стрелочников» и имитацию решения проблемы.
