Цивилизация
Это в Древнем Риме, когда гремели пушки, музы молчали. В Донбассе пушки и музы гремят хором. Поэтому, когда 11 ноября прошлого года на кухне заместителя министра обороны ДНР, писателя-фантаста и автора популярной серии о попаданцах Федора Березина был создан Союз писателей ДНР, добраться до учредительного собрания смог лишь поэт Владимир Русанов, пять остальных членов союза застряли в дороге под артобстрелом. В ноябре писателей было семеро. Сейчас пишет каждый пятый ополченец.
В сборник «Час мужества» вошли стихи 33 поэтов ДНР. Профессиональных или гражданских — не важно. В Союз писателей записывают всех, не делая из писательского мастерства проблемы. Главное, как сказала мне бывшая и.о. замминистра информации ДНР (и тоже поэт) Марина Бережнева, «не допустить изучения в школах Пушкина в украинском переводе».
То, чего так боятся служители муз ДНР, выглядит следующим образом:
«Мій дядько чесний без догани,
Коли не жартом занеміг,
Небожа змусив до пошани
І краще вигадать не міг.
Воно й для інших приклад гожий;
Але яка нудота, боже,
При хворім день і ніч сидіть,
Не покидаючи й на мить!»
Теперь вместо глупейшего «мій дядько» настал черед настоящей поэзии:
«Но, коль свинцовый дождь к земле прижмет,
Поэт, не унижаясь до плаката,
Тихонько скажет: «Вашу мать, ребята…»
И взвод шагнет за ним под пулемет».
Так Владислав Русанов ответил на мой вопрос, могут ли литераторы, шире — художники, люди искусства, брать в руку пулемет? Ответ: не могут, а должны. И в ДНР других писателей быть не может.
Столь широкие полномочия поэтов рождают первый вопрос: а кем тогда на самом деле является Игорь Стрелков (Гиркин)? Настоящим поэтом или бывшим командующим вооруженными силами Донецкой народной республики?
Отвечает бывший советский, а с 1990 года французский гражданин, который в прошлом году бросил супругу, французскую актрису Дани Каган, пока она спала, ушел из дома, по французскому паспорту прилетел на Украину, добрался до Донецка, переобулся, вступил в ряды ополчения, в первый день на фронте был взят в плен, стоял в железном шкафу, терпел муки от украинских карателей, ничего не сказал им о расположении артиллерийских орудий, за это получил переломы прикладом ребер и ног, обманом был выкраден из плена правильными грузинами, посажен в самолет и доставлен на лечение в Москву, — Юрий Юрченко, тоже поэт, человек с революционными длинными седыми волосами, которые носил еще Александр Проханов в Никарагуа.
Они и похожи друг на друга как две капли воды.
— Гиркин — предатель. Вывод бойцов из Славянска — преступление против ДНР. Но мы же понимаем с вами, что приказы не обсуждаются. А были и те, кто приказывал Стрелкову. Так что теперь для меня он лишь поэт.
— А вы в Москве не встречались с ним?
— Да мы регулярно встречаемся.
— То есть? Он же предатель.
— Ну, знаете, у меня на вас других Стрелковых нет.
— То есть это была вынужденная встреча?
— Нет, мы тут в командном пункте с ним сидим.
— В каком это? Где?
— Этого я не могу сказать, то есть могу и сказать, но не здесь.
— А где?
— Давайте я вам медаль покажу?
И Юрий Юрченко показал медаль. Это за шкаф. В нем каратели держали французского сопротивленца шесть суток. Когда русские авиаударами сносили позиции украинских войск, шкаф с поэтом внутри не задели. Это огорчало карателей. После бомбежки они вылезали со словами:
«Что, живы, суки?.. «Ваши» — вас
Жалеют, значит...»
«Гад буду! — в следующий раз
Шкаф расхерачат!»
Впрочем, может быть, это поэт говорит из шкафа, видя, как каратели покидают бомбоубежище. Но в таком случае кто их жалеет? «Ваши» — вас» — это почти как «депре Днепра», еще одна находка донецких муз.
Донбасс с Карабасом Барабасом не спешит рифмовать единственная действительно сильная поэтесса сборника Аня Ревякина, актриса, драматург и красавица. Чувствуется, что основатель литературного кафе «Кофе-Кошка-Мандельштам» оказалась среди пишущих стихи гаубиц и думающих «градов» по воле случая, то есть по факту рождения (в городе Донецке). Я переживаю за эти цветы на минных и не всегда поэтических полях.
«С тем, кто тоже почувствовал море однажды кожей
на безморье — иные смыслы, иные ветры, иное дно.
Город мой. Будь. Пожалуйста. Осторожен.
Мой степной чёрнокаменный Город До».
Будьте осторожны, Аня. Этот город может никогда не стать городом «После».
