Цивилизация
По итогам референдума в Таджикистане, по сути, установлена монархическая форма правления. Эмомали Рахмон, который бессменно правит страной с 1992 года (тогда он еще был Рахмоновым) и уже неоднократно менял Конституцию под себя, теперь официально может переизбираться пожизненно. Специально для него в статью 65 Конституции внесено исключение, позволяющее «лидеру нации» (это его официальный статус) выдвигать свою кандидатуру неограниченное количество раз.
Кстати, статусом «лидер нации» в России в 2008 году предлагали официально наделить и Путина, когда он по действующей Конституции не мог идти на президентские выборы третий раз подряд. Но Путину, очевидно, такая «регалия» все же претила, и дальше идей предложение не пошло…
Другая поправка в статью 65 таджикской Конституции снизила возраст кандидатов в президенты — с 35 до 30 лет. Таким образом, старший сын президента Рустам Эмомали сможет участвовать в следующих президентских выборах в 2020 году (к тому времени ему исполнится 33 года), если сам президент Рахмон по состоянию здоровья больше не сможет баллотироваться.
Референдум в Таджикистане — очередное доказательство больших проблем у постсоветских государств с транзитом власти.
Смена главы государства практически для всех бывших советских республик - либо потрясение основ с кровью и утратой управляемости, либо она пока не происходила вовсе с момента распада СССР.
Как в том же Таджикистане, где до прихода к власти Рахмона в результате гражданской войны было фактическое безвластие, или Казахстане с Узбекистаном, где до сих пор продолжают править последние советские руководители Назарбаев и Каримов.
За исключением стран Балтии, где руководство страны спокойно можно поменять на выборах, а президенты приходят и уходят практически незаметно для населения, мы пока знаем только два варианта транзита власти в бывших советских республиках.
Первый вариант — пожизненные президентства. По сути персоналистские автократии без очевидных преемников и ясных способов передачи власти существуют в Белоруссии, Казахстане, Узбекистане, Азербайджане, Таджикистане и Туркмении. В последней один пожизненный президент умер, а страну в результате подковерных интриг возглавил его личный стоматолог, посадивший часть бывшего ближайшего окружения и создавший свой культ личности вместо культа личности бывшего президента.
Второй вариант — смена власти в результате периодических революций или их угрозы (Украина, Грузия, Киргизия, Армения, в которой каждые выборы президента неизменно сопровождаются долгими массовыми акциями протеста).
Есть еще вариант одной из беднейших стран постсоветского пространства Молдавии — парламентская республика, где президент избирается парламентом и очень слаб, а сама страна плохо управляема, ибо ни у кого в парламенте давно нет устойчивого большинства.
Такие проблемы со сменой власти — прямое следствие отсутствия политических свобод и нормальной политической конкуренции, а также зачастую использования власти для личного обогащения. Причем угроза силовой смены режима в такой ситуации не уменьшается, а лишь возрастает. Это показывают и недавние волнения в Казахстане после принятия закона о передаче земли в аренду иностранцам. Причем в Казахстане вроде бы не все так плохо с экономикой, как, например, на Украине, а Назарбаев имеет рейтинг даже выше путинского.
Проблема в том, что для «лидеров нации» в постсоветских республиках самой важной целью становится удержание власти любой ценой, а не полноценное развитие страны.
Поскольку развитых институтов государства нет, прежде всего сами руководители и их окружение реально боятся ухода первого лица, опасаясь репрессий преемников и отъема собственности. Отсюда — жизнь в постоянном предчувствии «майдана». Кстати, здесь в определенном смысле Россия и Украина похожи: просто для Украины это реальная угроза, которая периодически воплощается в жизнь, а для России — главная политическая пугалка, а заодно причина (или псевдопричина) многих решений и законов, убивающих социальную и политическую конкуренцию, что в конечном итоге и приводит к проблемам со сменой власти.
Отсутствие нормальных механизмов передачи власти (самый нормальный, пока придуманный человечеством — свободные выборы и жесткие конституционные ограничения полномочий органов власти, те самые «сдержки и противовесы») и постоянная угроза, что следующий президент может начать делать нечто противоположное предыдущему, — признак незрелости государства.
Россия в этом ряду, увы, не так уж далеко ушла от Таджикистана: системы власти у нас похожи. Государство — это, по большому счету, один человек. Плюс набор имитационных институтов (парламент, суд, партии, государственные, но по факту практически придворные, СМИ). Конституция вместе с законами правятся в угоду текущим интересам.
Даже кристально честные внутрипартийные праймериз в такой системе ничего не меняют, они не заменят равной многопартийной политической конкуренции и правовых механизмов сменяемости власти. Поэтому когда тот же Дмитрий Медведев называет выборы в США «шоу с участием ряженых», это выглядит, мягко говоря, странно. Ведь по всем опросам большинство россиян уверены, что выборы в самой России ничего не меняют, а от нас, избирателей, ничего не зависит. Причем такое скептическое отношение к выборам сохраняется независимо от рейтинга власти.
Радостные крики наших политиков и пропагандистов, что вот, мол, и в США хваленая демократия дает трещину, а к власти семимильными шагами идет безответственный популист, тоже вряд ли имеют под собой основания. Даже если Трамп победит, больше чем два срока по четыре года он править не сможет. И в одиночку принимать решения — тоже, потому что в США существует реальная система баланса власти, а конгресс и суд ведут свою политику.
В России, как и в других постсоветских республиках, все это еще предстоит создать, чтобы жизнь 145-миллионной страны не зависела от воли и здоровья одного-единственного, пусть даже очень популярного политика.
