Бывает перманентная революция, о которой толковал Троцкий (Бронштейн). А бывает перманентная стабилизация. Тут для прояснения деталей необходима предыстория.

Известно, что Л.И. Брежнев очень любил стабильность. Он называл ее «стАбильность». А когда началась косыгинская реформа, Леонид Ильич, по воспоминаниям одного из ближайших представителей его интеллектуальной обслуги Вадима Загладина, сказал, что в детали влезать не будет, но главное, «чтобы не рассыпалось все». Идеи Брежнева (ничего не трогать) живут и побеждают — он самый популярный из исторических лидеров. Самый непопулярный — Михаил Горбачев. Недавний опрос показал, как говорят социологи Левада-центра, «негативно-нейтральное» отношение к Борису Ельцину.

Лидеры, затевавшие реформы (Хрущев, Горбачев, Ельцин), — непопулярны. Лидеры, реформы сворачивавшие или предпочитавшие стагнацию (Сталин, Брежнев, Путин), — не побоюсь этого слова, любимы народом.

Почему? А почему Фирс из «Вишневого сада» называл отмену крепостного права «несчастьем»?

Это историко-культурный ген ненависти к переменам. Матрица русской неизменяемости. Кто поймает это настроение лучше всех — тот и народный любимец.

Как там в старом анекдоте: Ленин доказал, что кухарка может управлять государством, Сталин — что государством может управлять один человек, Брежнев — что государством и вовсе можно не управлять.

Брежнев в Завидово учил Киссинджера, недавно посетившего Ново-Огарево, стрелять по кабанам. Был демократичен — в том же Завидово товарищ Черненко К.У. выполнял его разовые поручения: когда у спичрайтеров товарищей Загладина В.В. и Бовина А.Е. закончилась живительная влага, генеральный послал его на кухню за пол-литрой: «Костя, сбегай, у ребят водка кончилась».

На выходе — 56% положительного отношения к Брежневу. Это по замерам Левада-центра 2013 года. До Крыма и патриотического подъема. Сейчас все было бы еще лучше. Идут ноздря в ноздрю со Сталиным.

Ценность стабильности универсальна. Эпохи охранителей и контрреформаторов в российской истории оборачиваются перманентной стабилизацией.

Усилия политиков, говорят 53% респондентов Левада-центра, должны быть направлены на стабилизацию экономической и политической жизни. 16 лет беспощадной битвы за стабильность оказалось мало.

На что жаловались трудящиеся в предпоследний, 1990 год советской власти? На «неустойчивость жизни» — 84%. Но тогда был самый непопулярный (в результате) лидер всех времен и народов СССР и постсоветского пространства — Михаил Горбачев. Человек, давший свободу. Такое не прощается. А сейчас, после более 16 лет правления (включая два пребывания на посту премьер-министра) Путина, жалуется на ту же самую «неустойчивость жизни» 81% населения. Почти столько же, сколько и четверть века назад. Это по данным ВЦИОМа, а он врать не станет...

Значит, не исчерпан еще потенциал борьбы за стабильность.

Перефразируя название доклада М.С. Горбачева на октябрьском 1987 года пленуме ЦК, можно сказать: «Эволюция продолжается!»

16 лет перманентной стабилизации не до конца удовлетворили граждан. По свидетельству профессора Высшей школы экономики Натальи Тихоновой, «условно благополучное население (с доходом не менее двух прожиточных минимумов на человека) составляет всего четверть населения страны, а все остальные находятся в разной степени бедности или уязвимости». По данным ведущего сотрудника Левада-центра Натальи Бондаренко, люди не просят у правительства «удочку», чтобы выживать самостоятельно. Популярны более архаичные модели — госконтроль, господдержка, госвмешательство.

Госцены, фиксированный доллар, двое из пяти — за отмену хождения иностранной валюты.

Лучше ничего не менять. Точнее, так: сначала назад, к государственному социализму, а затем ничего не менять.

Все реформы в России всегда выглядели как эксперимент. Причем постфактум этот эксперимент объявлялся неудачным. Хрущевские эксперименты — он же «волюнтаризм». Косыгинские реформы — «эксперимент на 43 предприятиях 17 отраслей народного хозяйства». Гайдаровские реформы, построившие основы рыночной экономики и государственных институтов России, — «лихие 90-е». Медведевская анклавная модернизация — «Сколково», островок свободы, ныне обложенный уголовными делами.

Вспомним временное нездоровое оживление либерал-лоялистов после присоединения Крыма: а давайте здесь учредим самую свободную в мире экономическую с зону с англосаксонским правом! Это после «русской»-то «весны»! Если так выглядит путь к счастью, почему бы тогда зоной (в хорошем смысле) англосаксонского права не сделать всю Россию? Чтобы потом объявить эксперимент неудачным.

Все реформы в России делаются по одному сценарию.

Примерно так, как Николай I занимался освобождением крестьян: в декабре 1826 года царь поручает секретному комитету заняться крестьянским вопросом; в апреле 1827-го он передает в комитет одобренную им записку Михаила Сперанского о необходимости запрета продавать крепостных без земли — предполагалось, что это будет первый паллиативный шаг к постепенному освобождению крестьян; в августе того же года начинается подробное обсуждение этой реформы; новый закон должен быть готов к декабрю, но... откладывается до 1830 года; после этого государь посылает проект брату Константину, а тот предлагает отдать проект «на суд времени». В течение царствования Николая собиралось 11 комитетов по крестьянскому вопросу и все — безрезультатно.

Вечный русский цикл «реформа — стагнация — контрреформа» можно было бы изобразить проще, не трехтактно, а однотактно — перманентная стабилизация. Которая заканчивается примерно так, как это описано Брежневым в его дневнике. Формула стабилизации от 20 июля 1977 года (мы уже близки к идеалу): «Бритье. Плавал в море 1 ч. 10 м., затем в бассейне. Ходил на пирс. Забили козла. Обед. Отдых. Разослать по Политбюро материал о транспортной ракете Челомея. Об операции по разоблачению шпионской деятельности посольских работников США. Разослал в круговую группе товарищей. Согласен с проектом постановления и награждениями лиц, проводивших эту операцию».

Что еще надо, чтобы встретить старость?