Одного моего друга, державника и сторонника присоединения Крыма, однажды остановил мент. Уже интересно... Он вел себе свой маленький южнокорейский автомобиль и никого не трогал. И документы у него были в полном порядке. И вот этот любитель российской власти, будучи остановлен ни за что, для порядку обычным гаишником, стал буквально заикаться от страха и заискивать перед представителем дорожной полиции.

Я стерпела тогда, промолчала. У товарища и без того сильный стресс, он и без моих замечаний все-все хорошо понял. Он и без того крымнаш. Если бы я обратила внимание на его страх при встрече с «властью» — так он бы завтра от обиды добровольцем на войну пошел, чтобы давить внешних врагов, которые его унижают. А ведь это все пустое, честное слово... Двое детей у него. Сущие ангелы. Один краше другого...

Так вот, у нас годовщина.

Исполнилось два года, как мы вернули свое. Два года Крыму.

Как ни крутись — а спина всегда сзади. Как ни крутись — а «холодной войне» два года.

Два года назад произошло срывание масок. Мы скинули фрак и обнажили лохматую грудь. «Обнажились» и «заголились». Потоптали фрак ногами. Это не баловство, это наш национальный танец — срывать одежду и головные уборы и давить их ногами как пластический хореографический бунт против цивилизации. Ногти на глазах пожелтели и выросли за два года до таких размеров, что царапают паркеты в приличных домах, в которые нас, впрочем, и не пускают. Зато не надо больше делать вид. Это очень изнурительно, очень отнимает силы — делать вид.

И без всякого возвращения Крыма было понятно, какие из нас демократы. Но все-таки человек старается, фрак надел, цирлих-манирлих, либеральные ценности, то-се, не икает, о скатерть рук не вытирает, вилок не ворует (или незаметно), выборы у него демократические на родине проходят, оппозиционные СМИ, корячась, прямо с вертела информируют. Не станешь его изобличать без повода. А тут такое дело — «холодная война». Никуда уже не денешься.

Что нам дал Крым? Кроме санкций и рухнувшего рубля? Он нам вернул утерянное национальное уважение! А это уже кое-что! Это высоко. Это не купишь за доллары.

Честно говоря, мне эта мысль всегда казалась уж очень маргинальной, пока не услышала ее в как будто серьезном разговоре. Оказалось, что «крымнаш и война в Сирии не имперские амбиции, а стремление оправиться от унижения. Через возвращение стране привычной роли ее граждане обретают самоуважение». Что «не надо говорить, что в магазине не стало пармезана и это оскорбительно для людей. Самоуважение стоит много больше. Когда о Крыме говорят «Верните украденное!» — то тем самым растаптывают человеческое достоинство».

Мамадорогая! Где ты, мамадорогая, мне хочется плакать от такого хода мысли. Мамадорогая, я пожалуюсь тебе, потому что больше жаловаться некому, ты меня поймешь, что нельзя так говорить. Нельзя не потому, что это оскорбление крымчан и их святого выбора или, наоборот, оскорбление либералов и их святого Запада. А потому, что это оскорбление головы и того, что в ней. Человек — венец творения, и он не может так говорить.

Это оскорбление чувств всей эволюционной линейки, начиная от инфузории туфельки до голых обезьян, наших прямых предков.

Они будут страдать, если их эволюционные усилия завершились этой мыслью о присоединении Крыма. Невозможно путать самоуважение и компенсацию унижения. Невозможно путать уважение и ресентимент. Вот ресентимент — это да, это «враждебность ко всему миру, который вы считаете причиной своих неудач, тщетные попытки повысить свой статус в обществе, это создание образа врага, чтобы избавиться от унижения». Это принципиально иной психический процесс и иное переживание.

На пути преодоления унижения самоуважение не встречается. И вредно искать его там.

Самоуважение не вырастает на месте травмы. Травму можно лечить. Только не через нанесение травм другим. Уважение и унижение даже формально не являются антонимами, а по сути, существуют в разных плоскостях. Костыль навсегда костыль, а не новая нога. Компенсация — всегда компенсация. Она работает до поры до времени.

Если тебя избили и унизили в подворотне, а ты потом всю жизнь ловишь и лупишь в подворотне прохожих, то никогда не насытишься. Никогда не налупишься. Потом купишь квартиру на Ордынке, но и этого тебе будет мало. Потому что это будет прорва. Потом станешь депутатом Госдумы, будешь ездить по встречке мимо пробок и застрявших неотложек (я привожу самые безвкусные способы компенсации, кто-то предпочтет международные премии). Но самоуважение — это вообще не про статус. Это не про размеры, это не по значимость.

Там, где начинаются статус, размеры, значимость, там уже дыра в самоуважении.

Странно это доказывать. Потому что это почти что тавтология. Любой, ху из нот комплитли ступид, это знает. Потому что самоуважение — это и есть полнота, гармоничность, отсутствие потребности что-то доказывать, это равнодушие к статусам и размерам.

Ну хорошо, оставим вопрос о национальном унижении, якобы пережитом страной в 1991-м... хотя нет, позвольте, почему оставим... не оставим. А когда нас собственно унизили, что, мы теперь должны всех бить в отместку? Когда бомбили Югославию и с нами не посоветовались, что ли? Когда развалился СССР? Но ведь не инопланетяне его разваливали? А было ли унижение? Или мы его симулировали? Такова психология уголовника.

Таков уголовный фольклор: бедненький я, несчастненький, пожалей меня, мама, бедного сыночка. И — ножом в бок.

Может, не было его, национального унижения? Может, что-то другое было? Может, чувство унижения от того, что меня унижали и унижают в поликлинике, считая, что я давно зажился, в милиции, считая, что я лох, в Госдуме, считая, что я смерд, в ГАИ, считая, что я нарушитель, в телевизоре, считая, что я дурак.

Просто спрашиваю...