Перехитри себя, перехитри разлуку, перехитри смерть. Перехитри старость.

«Я как-то очень постарел в последние годы. Мне кажется, что я живу на свете тысячу лет, я сам себе страшно надоел… Мне трудно с собой… с собой жить…», — сказал в 1982 году поэт Арсений Тарковский.

Отпорхала бабочка. А как ведь раньше трепетала, как билась о стекло, как садилась на лист. Но поймали бабочку глупые мальчишки — фашисты, пионеры, беспризорники — оторвали лапку (хотели крылышко или вообще убить, но уберег бабочкин бог).

На войне Арсений Тарковский потерял ногу.

Говорят, что под наркозом во время операции он ее и увидел. Бабочку. На ее крылышках ему привиделись буквы. А и О. (Татьяна Ларина чертила пальчиком на морозном окне заветный вензель «О» да «Е», и черт знает, может, именно оттуда пришли эти буквы к Тарковскому, сама идея их во сне — в то время все были очень литературоцентричны.)

В наше время — лет пятнадцать назад, в эпоху «МММ» — строчка из этого стихотворения Тарковского висела в каждом переходе. «Из тени в свет перелетая». В общем, поймали бабочку не только пионеры. Но и мошенники-предприниматели. Но даже они не смогли оторвать этой волшебной бабочке ножку.

Из тени в свет перелетая,
Она сама и тень и свет,
Где родилась она такая,
Почти лишенная примет?
Она летает, приседая,
Она, должно быть, из Китая,
Здесь на нее похожих нет,
Она из тех забытых лет,
Где капля малая лазори
Как море синее во взоре.

Я вам по секрету скажу. Настоящей бабочке вообще нельзя оторвать лапку. Она взлетит, объегорит нас, надсмеется над нашим сачком или ладонью.

Или если даже мы поймаем ее — и в банку! в банку! на булавку, чтоб потом засушить! — приручит нас своей красотой. «Зачем нам ее убивать?» «Зачем в гербарий?» Садитесь, бабочка-красавица (красавец), кушайте варенье. Ах, какая же вы беззащитная!

Где-то в интернете прочитал, что почти такой властной и практично лепидоптеристкой (лепидоптерологом, вариант, — посмотрите это слово в словаре) была для Тарковского его третья жена Татьяна Алексеевна Озерская. Этакой женой-матерью. Она отлично поняла характер своей мужской бабочки.

Крупная, твердая, уверенная, очень экономически и житейски направленная, «этакая баба за рулем» (слова поэтессы Ларисы Миллер), Татьяна Алексеевна Озерская всячески подчеркивала детскую беспомощность, детскую зависимость Арсения Александровича от нее. «Даже в некотором смысле культивировала в нем эту беспомощную зависимость».

Это всех раздражает, а мне нравится. Сам Арсений Тарковский говорил, что в последние годы совершенно не мог без нее обходиться и, если она ненадолго отлучалась, оглядывался и твердил: «Где Таня, где Таня?»

Женщина для того и создана, чтоб спрашивать, когда ее нет: «Где она, где?» Мужчины, впрочем, тоже. А иначе зачем и те и другие?

Кстати, о женщинах.

Женщина, очень сильно повлиявшая на меня, однажды твердо сказала: «Мужчине надо говорить только три вещи. Что он гений, гений и абсолютный гений».

Татьяна Алексеевна Озерская этому принципу и следовала. Она долгие годы не печатающемуся мужу-поэту каждый день повторяла одно: «Арсюша, ты — гений!»

И бабочка вспархивала на ладонь, как ручная. Хотя бабочка не кошка и не щенок. Но что уж она там, бабочка, думала по ночам, нам неизвестно. Возможно, что примерно следующее:

— Меня всегда привлекают несчастные любови, не знаю почему. Я очень любил в детстве Тристана и Изольду. Такая трагическая любовь, чистота и наивность, уж очень все это прелестно! Влюбленность — так это чувствуешь, словно тебя накачали шампанским… А любовь располагает к самопожертвованию. Неразделенная, несчастная любовь не так эгоистична, как счастливая; это — жертвенная любовь. Нам так дороги воспоминания об утраченной любви, о том, что было дорого когда-то, потому что всякая любовь оказывает влияние на человека, потому что в конце концов оказывается, что и в этом была заключена какая-то порция добра. Надо ли стараться забыть несчастную любовь? Нет, нет… Это мучение — вспоминать, но оно делает человека добрей…

Она клянется: навсегда! —
Не держит слова никогда,
Она едва до двух считает,
Не понимает ничего,
Из целой азбуки читает
Две гласных буквы — А и О.

А имя бабочки — рисунок,
Нельзя произнести его,
И для чего ей быть в покое?
Она как зеркальце простое.
Пожалуйста, не улетай,
О госпожа моя, в Китай!
Не надо, не ищи Китая,
Из тени в свет перелетая.
Душа, зачем тебе Китай?
О госпожа моя цветная,
Пожалуйста, не улетай!

Однако бабочка улетела.

«Закат, Арсений Александрович, какой закат!» — сказал один из гостей их дома, повернувшись к хозяину, когда уже хозяин жил на свете тысячу лет и сам себе страшно надоел.

Арсений Тарковский развернулся. Закат осветил его. Выудив из глубокой тени, в которой он сидел или полулежал. Как в том же его стихотворении (всё сбывается, всё, если когда-то ты написал честный текст).

«Впервые за день его величественная красота не была раздавлена острой физической болью. Он был вновь поразительно красив — но какой-то иной, невиданной мною раньше у него красотой — красотой сквозь и над болью, красотой прощания и прощения».

Татьяна Алексеевна подошла к своей измученной болью бабочке и очень громко сказала: «Мальчик мой хороший! Ты всегда был, есть и будешь самым красивым мужчиной на свете!..»

В мае 1989 года Тарковский умер.

… А вот смерть бабочка не перехитрила. Не смогла. Или наоборот. «А вот смерть бабочку не перехитрила». Выбирать не нам.