Вот «Спорт-экспресс», даже не самая чувственная фраза: «И все-таки главный фаворит Euro отправится в Португалию в хорошем настроении. Не зря отчаявшийся было стадион принялся скандировать: «Зизу! Зизу!» Не мог подвести болельщиков неповторимый Зидан. И не подвел».

Налицо красивости, сюсюкающие в крайне мужественной отрасли человеческого бытия, какой выставляет себя спорт. Схожие тенденции неподалеку: «Фильм «Слова и музыка», снятый мастером зрительского кинематографа Иваном Солововым, погружает в удивительный и прекрасный мир шоу-бизнеса».

Тенденция в том, что нахлынула страсть наворачивать обороты: «снятый мастером зрительского кинематографа» — даже если это стебалово, такую фразу еще надо в здравом уме выстроить. Практически реанимация кенингов, где не сказать «режиссер» или «луна», а «та, что сеет серебро над чернохладной влагой».

В школе вроде проходят «Отцов и детей» с категорическим императивом «Аркадий, не говори красиво!». Глянец, да, мил простакам, но до такой ли степени: «Все самое дорогое и самое свежее: самая витиеватая лепнина, самые вкусные устрицы и ветчина, самые популярные красавицы»?

Это уже реклама, но ее изготовляют, приноравливаясь к запросу; замеряя, надо думать, потребителей. Значит, таков стиль мыслей общества. Уточним его, вернувшись к газетным спортсменам. Вот разгадка их соплей: каждый из них имеет на уме телодвижения и пишет о них, как если бы их видел. Письменно телекомментируя со всеми детскими «а он его — бах! а тот его — хрясь!!». Конечно, эти прелести требуют произносить текст, причем голосом, толстеющим к хвосту фразы, взвывая.

Такое письмо есть стенографирование завывания, примерно «ооуууУ!», которое и отдается чувствам читателя.

Конечно, проговаривая буквы себе под нос, читают люди с образовательными проблемами, но на этом факте останавливаться не станем, слишком он грустный, чтобы на нем останавливаться.

Продолжим. Варианты рода «Все знакомые девочки, когда про Fornarina узнают, начинают в ладоши хлопать и с азартом спрашивать: «Куда ехать?» тоже в этой стилистике. И, конечно, вставки «на минуточку», «себе, любимой» также суть завывания, вставляемые внутрь фразы, которая слишком длинна, чтобы удержать завывательность до точки на одном дыхании.

Или: «Думал, окажусь среди прыщавых неудачников, которых фактурный мачо будет учить, как грамотно хватать девок за задницу. Увидел другую картину». Налицо как завывание, так и тяга к диалогу. Конечно, все это не письменная культура — в той нет нужды вставлять «я думал» — кто ж еще подумать-то мог, кроме автора? Акцентируется и момент думанья: редкий в речевом blah-blah-blah.

Ни сказом, ни худлитом от 1-го лица эти цитаты не являются. Акт взвыва, происходящий в них, должен свидетельствовать о реальности случившейся с автором жизни, запись же — просто ее транскрипт: произнесешь вслух — восстановишь ее, жизнь, как сок. Это близко к «тисканью романов» в местах заключения, что сопрягает дискурс завываний с форматом «Радио-шансон», но и эта тема не позитивна, не будем и о ней.

Вот, скажем, один из застрельщиков подобного письма, г-н Радзинский. Тот исторически завывал, войдя в роль телекомментатора: «Как-то в своем дневнике Николай записал: «Долго болтал ногой в ручье». Усталый одинокий человек, как ребенок, разбрызгивавший ногой воду... И теперь он хотел убежать. К лесу, к длинным прогулкам по пустому шоссе... Империи оставалось жить 10 дней».

Суммируя: в речевой культуре аутентичность реальности достигается, говоря о ней вслух. Даже фиктивной, потому что критерием истинности речи служит наличие в ней завывания.

Доказательством существования действительности, в которой письменность сводится к стенографированию чувств по любому поводу, является регулярно издаваемый звук «ооууУ!». Он и оформляет полноту бытия разговорной культуры.

А вот что это за территория, на которой журналистика тяготеет быть транскриптом субъективных звуков автора, — это уже следующий вопрос.