Цивилизация
Максимова в жизни была мало похожа на прима-балерину. Терпеть не могла любой публичности. От интервью уклонялась. От участия в любых шоу отказывалась. Была, как теперь говорят, немедийной фигурой, причем совершенно добровольно, что в наше время большая редкость. Единственное, что роднило ее со статусом примадонны, – упрямый характер. Да и это во многом было скорее игрой, чем серьезностью. Во всяком случае, сама Екатерина Сергеевна была не прочь пококетничать своей легендарной особенностью: на любое предложение, каким бы оно ни было соблазнительным, сразу отвечать «нет». Недаром Максимову прозвали «Мадам Нет», и эти слова она поставила заголовком своих мемуаров. В них балерина написала: «Мне иногда говорят: «Скажи, что ты Максимова!» (чтобы пройти куда-то, добиться чего-то).
А мне все время кажется — вот я приду, скажу, что я Максимова, и услышу в ответ: «Ну и что?»
Может, в жизни оно и так. Может, и правдива история, рассказанная самой Максимовой, как она, уже будучи знаменитой балериной, скромно жила в нетопленном номере питерской гостиницы, потому что для администратора той гостиницы Максимова была никем. И только вмешательство уважаемого, всеми известного человека — Иосифа Кобзона — помогло получить более приличное жилье...
Но то в реальности. А на сцене было совсем наоборот. Да что там говорить:
на сцене было чудо, которое с полувзгляда могли оценить даже советские гостиничные администраторши.
Те, кто видел Максимову танцующую, не забудут эту радость никогда. Ее сценический образ лучше всего запечатлен в телефильме «Галатея» — по пьесе Бернарда Шоу. Там хулиганистый сорванец постепенно превращается в прекрасную грезу. Во всех спектаклях Максимовой, будь то даже «Спящая красавица» или «Спартак», было что-то по-хорошему наивное и вместе с тем отчаянно приключенческое. Девчонка-озорница как будто примеряла на себя образ женщины и становилась ею, не теряя своей главной привлекательности – милого подспудного озорства.
Одной из лучших ее ролей была Маша в «Щелкунчике». В этом балете сам сюжет работает на дарование Максимовой: героиня-подросток взрослеет на наших глазах, испытывая первую любовь и первые взрослые заботы. Сначала Маша-девочка, потом – Маша-принцесса: эту метаморфозу Максимова показывала с миллионом удивительных нюансов.
Балетоманы старшего поколения именно это качество Максимовой особо ценят. До сих пор они говорят о балерине фамильярно-ласково — Катя. И только так. Потому что знают: тот, кто видел ее веселую язычницу (Вакханка в «Вальпургиевой ночи») или ее лучезарную «Мазурку» на музыку Скрябина, не зря прожил жизнь.
Ее сценический дуэт с мужем Владимиром Васильевым вошел в анналы мировой истории балета: два танцующих тела на сцене взаимодействовали, как родственные души.
Когда ликующие Максимова и Васильев танцевали «Дон Кихота», вспоминалась фраза из фильма «Доживем до понедельника»: «Счастье – это когда тебя понимают». После спектаклей критики утирали слезы счастья и превозносили шаловливое изящество, преобразующееся в воодушевленный порыв. Западная пресса тоже захлебывалась комплиментами, повторяя излюбленное для станцованных дуэтов словечко «химия» (так тамошние критики называют атмосферу, создающуюся при идеальном взаимодействии балетных партнеров; пишут: «между ними была «химия»). А фразы «маленький эльф» и «бэби Большого балета» стали в западных рецензиях дежурными.
Советской балерине Максимовой мало довелось поработать с крупными хореографами мира.
За границей ей перепали балеты Ролана Пети, Джона Кранко, Леонида Мясина и Джеральда Арпино. Морис Бежар ею восхищался и претворил восторг в царский подарок: ради Максимовой он возобновил номер «Ромео и Джульетта», который к моменту сотрудничества балерины и хореографа не шел в его труппе уже несколько лет. Это была вторая Джульетта в карьере Максимовой. В первой, из старого балета Большого театра, Максимова блистательно влила новое вино в старые мехи: уникальное сочетание доверчивости и стоицизма в этой шекспировской девушке обрушило железобетонные штампы, сложившиеся в роли со времен Галины Улановой.
В последние годы жизни Максимова профессионально воспитывала молодых балерин в Большом театре, за которых могла (вот где проявлялся характер!) вступить в конфликт с начальством – если казалось, что девочек в театре «затирают», балетных партий не дают и карьере не способствуют. Девочки, без сомнения, многого добьются. Вот только где взять вторую Максимову, с ее уникальным лирико-комедийным дарованием?
Неизвестно, как дед Максимовой, великий русский философ Густав Шпет, относился к балету. Но гордиться ею он мог бы.
