Цивилизация
Вот так чтобы «некуда идти» в современной русской прозе – так это с кем захочешь. Можно с Натальей Ключаревой. Можно с Анной Козловой. Можно вообще с Германом Садулаевым. Но лучше в переводе с украинского с Сергеем Жаданом: с ним не скучно.
Можно сказать: книга – сборник рассказов. Чтобы откупиться от определений. Потому что не уследишь, как эти потоки рефлексий и сознаний уплотнятся в персонажей и сюжеты, пострадают, подействуют, поговорят, забредут в тупик — оставят автора, интересного самого по себе в своих прямых высказываниях.
Можно подметить ступеньки в знакомстве с Жаданом по «Красному Элвису».
Первая – самая приятная. На ней хочется постоять, выкрикивая: «Украинцы и русские – совки навек!». Постранично она примерно совпадает с первой частью сборника под названием «Гимн демократической молодежи».
«Гимн» — истории из 90-х. Истории происходят в Харькове и написаны на мове. Но тут нет наших и ваших. И лучше про российские эти самые годы, что в провинции, что в столицах бывшей империи, кажется, никто не писал. Там есть дистанция, глубина и никакого изумления абсурдом. И все разом – «Короли и капуста», «Одесские рассказы», «Компромисс». Истории о том, что новые правила принимаются и сами собой разумеются. Главное – «договориться с пожарными». Но даже если ты с ними договорился – это не значит, что ты знаешь, в чем смысл.
С чем герой остается? Да в общем, с собой самим.
Сан Саныч из «Владельца лучшего клуба для геев» потерся с бандитами. Прибился к приятелю Гоге, торговцу гипсокартоном, решившему открыть клуб для геев, чтоб занять нишу. Славика пригласили, специалиста по госконцерту. Исполкомовских, пожарных на открытие. Детским конкурсом от губернатора «Вышивные рушнички» прикрылись от бандитов. А в клубе – бывшей столовой «Бутерброды» — ни публики, ни денег. Кассир сбежал с выручкой. Гога вернулся к гипсокартону. Славик куда-то делся. Любимая лесбиянка Вика уехала от Сан Саныча в Турцию, и он делит яблочный пирог с бродячим псом на автобусной остановке.
И еще истории. Про то, как снимали порнофильм о борьбе с проституцией на итальянский грант, а потом разошлись и друг друга не вспоминали. И как дрались с кавказцами после матча любимой команды, а узнали, что есть любовь. И как приблатненные братья Лихуи делали свой бизнес на ритуальных услугах, договорившись с пожарными.
Жадан — блестящий рассказчик.
С ним вспоминаешь забытое с отечественными писателями, давно пославшими всякий фикшн в нахально-лирическом своем протагонизме, как это вообще бывает в литературе. Персонажи — вымысел. Сюжеты пришли сами собой ниоткуда. А все придуманное происходит на самом деле с реальными людьми, которых и читатель когда-то знал.
Читать смешно и грустно, и думать хочется.
Десяток рассказов про замечательных братьев Лихуев, вдохновенных и величественных, как Беня Крик, и прямолинейных и нервных, как Левка Бык, могли бы составить книжку, которую в России еще есть кому прочесть, полюбить, растащить на цитаты. Заодно и мозги бы поправили на предмет заштампованных ящиком 90-х этой новой типологией и иронией без цинизма.
Но Жадану это неинтересно, и он бросил Лихуев после двух рассказов, как будто их никогда не было. Ему интересна свобода. И жанр с формой, и герои хороши, чтобы, освободившись от того, что всем нам до рождения предписано безо всякого выбора, ощутить томление духа.
Для Жадана нет границ.
Территория проживания не оставляет печати на характерах и лицах. Национальные особенности не приводят к образованию новых видов людей. Его истории случаются в Харькове, Вене, Берлине и на польской границе. В отелях, на стадионах, вокзалах, клубах и вагонах загнанных в тупик поездов. Его герои – влюбленные филологи, обкуренные художники-авангардисты, соседи в дрянном отеле со всего света, программист и студентка, влюбившиеся друг в друга и пугающиеся признаться, что это с ними произошло.
В том, что ты не принимаешь навязанную тебе менеджерскую карму, не ишачишь в офисе, чтоб прикупить автомобиль и дом по кредиту, нет свободы, кроме одиночества.
И в том, что мотаешься спохмела по каким-то прилизанным гуманитарным европейским семинарам типа «давайте лучше узнаем друг друга» свободы тоже нет. Сомнительна она в ржавых трамвайных конструкциях пожилого бунтаря. А у кумира свободолюбивой юности вообще гниют от старости десны, и он пьет биомолоко, которое возит с собой в контейнере со льдом по всем гастролям. И даже родив настоящего Элвиса, беременная домохозяйка не освободится от насилия социальных менеджеров и рекламных агентов.
Попробовал Жадан и то, и это и понял, что и в нем нет свободы.
Ее нет ни в глобализме, ни в антиглобализме. Ни в добропорядочности, ни в революции. А может быть она только в каком-нибудь Китае без приндараса Мао, без глобализма, рекламы и безопасного секса. Но и Китая такого нет.
Бесконечный и бессмысленный путь поисков не заканчивается и в рассуждениях о том, что ты свободен, пока независим, не боишься, не строишь вокруг себя редуты и можешь любить. Потому что так пройдут путь, кому повезет. А везет немногим.
И если принять эту самую любовь как единственную свободу, смысла все равно не прибавится. Для самого же Сергея Жадана.
Потому что единственный смысл в этой жизни и прозе – писать, если можешь, как Жадан.
А если не можешь, то хотя бы его читать.
Сергей Жадан. Красный Элвис. Спб.: «Амфора» 2009.
