Цивилизация
Открывшаяся в начале года малая сцена Театра наций становится одной из главных в Москве экспериментальных площадок радикальных театральных экспериментов: такие спектакли, как «Электра» Тимофея Кулябина или теперь «Камень», пожалуй, можно представить в афишах всего нескольких московских театров. Но они легко могли бы идти в берлинском «Шаубюне», мюнхенском «Каммершпиле» или оказаться в репертуаре любой другой крупной европейской труппы. Малая сцена Театра наций – это площадка с редкой сегодня в Москве предельно внятной идеологией.
Это своего рода резервация современного европейского театра немецкого толка.
Многим у нас такой театр не нравится. Однако образцов его в России в чистом виде можно найти очень немного, и Театр наций взялся целенаправленно менять эту ситуацию.
Режиссер Филипп Григорьян занимается сложным визионерским театром. Его спектакли, которые он сам оформляет, как правило, напоминают причудливые наркотические глюки и кадры из фантастических фильмов. Его драматические опыты существуют на стыке жанров, зачастую делаясь чем-то средним между спектаклем и инсталляцией.
На этом фоне «Камень» выглядит неожиданно традиционным: здесь нет медитативных бессловесных эпизодов, на сцене не появляется белый Чебурашка и не звучит авангардная музыка.
Удивительно, но, при всей визуальной красоте и выверенности «Камня», складывается впечатление, что на этот раз для Григорьяна было главным прежде всего донести текст пьесы и рассказать ее историю, просто создав нужные условия для восприятия — форму, которая жестко подчинена движению сюжета и за которой режиссер как бы самоустраняется, оставаясь скорее сторонним наблюдателем, чем агрессивным интерпретатором.
Пьеса немецкого драматурга Мариуса фон Майенбурга, много лет работающего с Томасом Остермайером в театре «Шаубюне», затрагивает тему, до сих пор остающуюся самой больной для германского общества, – вопрос вины и ответственности немцев за Вторую мировую войну и холокост.
Действие происходит в пяти разных временах, постоянно переносясь из года в год — 1935-й, 1945-й, 1953-й, 1978-й, 1993-й — туда и обратно.
Шесть героев появляются на сцене в разных возрастах, но, кажется, не меняют облика: слишком важно показать непрерывное течение их жизни, то, как трансформируется с годами сознание одного и того же человека.
Сюжет пьесы разворачивается долго и постепенно, одно событие цепляется за другое, и за каждой случайностью распутывается целый клубок. Девочку Ханну (Анастасия Пронина) учат гордиться ее дедушкой, который в 1935 году спас еврейскую семью — выдал деньги, чтобы бежать за границу. Но постепенно выясняется, что он просто купил у евреев дом, который они продавали перед отъездом.
А потом – что и отъезда никакого не было: прямо на пороге их схватили штурмовые отряды. Сам же дедушка не был, как гласила семейная легенда, случайно расстрелян вошедшими в Берлин русскими,
а покончил с собой, и последними его словами были «хайль Гитлер!».
Метафорой забытого прошлого делается камень: в 1935-м его швырнули в окно занятого дедушкой дома, думая, что он еще принадлежит евреям, в 1953-м бабушка и мама закопали его в саду перед бегством в Западный Берлин, в 1978-м вернулись, отрыли и стали дальше хранить как сувенир.
Григорьян пошел на сильный и резкий ход, которого вообще-то написанная без специальных указаний пьеса не подразумевала, но который тем не менее сразу же обостряет ее звучание и мгновенно выводит на поверхность подтексты.
Он поместил на сцену все пять эпох, дав им существовать одновременно, в одном – искривленном – временном пространстве.
Глянцево зеленый, будто вылизанный, газон. Пышная клумба, с неестественно красивыми цветами с одной стороны и грудой осенних листьев – с другой. Пять островков на газоне – один и тот же интерьер в разные годы. Высокий шкаф, перед ним стол; мебель в каждой версии все современней, а в 1993 году в модном белом шкафу наконец-то красуется «новенькая» видеодвойка. Герои мгновенно и как ни в чем не бывало перелетают из одной эпохи в другую — 15 лет их жизни разделяют всего несколько шагов. Превращения происходят быстро и условно: растерянно сидящей под столом и тихо впадающей в маразм бабушке Вите (Анна Галинова) достаточно снять сначала очки, чтобы стать чуть помладше, а затем стянуть с головы седой кудрявый парик, чтобы превратиться в молодую женщину.
Её дочь Хайдрун (Ольга Баландина) разговаривает с Ханной, в следующую минуту нацепляет на себя живот и оказывается беременна той девочкой, которую мы только что видели, а затем чуть меняет голос и сама уже становится ребенком.
Сложный монтаж, на котором строится пьеса Майенбурга, Григорьян лишает склеек.
Действие движется стремительно, без единой паузы, и на переход в другую эпоху указывают только цифры с номерами годов, поочередно загорающиеся на шкафах.
Постепенно на даты перестаешь обращать внимание, следя лишь за непрерывно длящимся сюжетом, который в этих условиях уже теряет привязку к конкретным временам: смыслы делаются важнее обстоятельств.
В спектакле Григорьяна герои, скорее, не живые люди, а голограммы, цифровые схемы их сознаний, которые блуждают по метафизическому аду, пытаясь и не умея разобраться в своем прошлом. Григорьяну удалось добиться от артистов редкой в нашем театре максимальной условности и формальности существования.
Они, кажется, не пытаются ничего переживать всерьез. Не убивают актера в себе и себя в актере. Они говорят тщательно выверенными интонациями, в нужные моменты меняя манеру голоса, понижая его или повышая.
Они воплощают людей, для которых эмоции не проявления живых чувств, а четко зафиксированные правила. Их голоса звучат холодно и отстраненно, как бы верные раз и навсегда заданной программе. Это образы, уже ушедшие в небытие, судьбы которых давно решились и не изменятся, а только будут проигрываться снова и снова.
«Камень» Григорьяна – идеально придуманная и воплощенная режиссерская конструкция. Редко можно увидеть, особенно у нас, спектакль, где все идет как часы, ни одна деталь не является лишней и каждая остается частью общего целого. Где актеры формируют настолько единый и слаженный ансамбль, что его не хочется разнимать на отдельные индивидуальности –
это команда, в которой все работают вместе, в одном стиле, общей манере, никто не стремится выделиться и все беспрекословно движутся к поставленной цели.
Остросоциальную пьесу Григорьян лишил злободневности, перенеся в экзистенциальную плоскость. Тему, для немецкого общества животрепещущую, зрители видят со стороны; из того, что может – иносказательно – касаться каждого, кто сидит в зале, она превращается в умозрительный моральный вопрос.
«Камень» – спектакль, намеренно и демонстративно сделанный для ума, а не для чувства.
Он может заставить задуматься о смыслах бытия и об истории XX века, но вряд ли кто-то станет проецировать судьбы героев на свою жизнь и родную страну. Насколько оправдан такой подход к социальному тексту? Вопрос открытый. Но выбранному языку и поставленным задачам спектакль Григорьяна отвечает безупречно.
