Цивилизация
Тематическая художественная выставка — это довольно специфический жанр, почти как альманах в литературе. Но если альманахи сегодня появляются крайне редко, то экспозиции на заданную тему по-прежнему пользуются популярностью. Сквозной сюжет позволяет кураторам выстраивать сложносочиненные конструкции без опасений, что энтузиазм заведет в непролазные дебри. Объявленная тема всегда сыграет роль нити Ариадны. Вернее, должна бы играть такую роль, что на практике выходит не слишком часто.
История о сотворении Адама и Евы, о грехопадении и изгнании из Эдема выглядит заманчивой с точки зрения канвы для сборного художественного проекта. Галеристы из «Дома Нащокина» прельстились богатством смыслов и коннотаций, но недоучли потенциальных опасностей, хотя последние были предсказуемы. В частности,
несложно предвидеть, что без жесткой режиссуры подобный замысел начнет развиваться в декоративную сторону и приведет к засилью разного рода «изящностей», не создающих в сумме никакого интеллектуального напряжения.
Приблизительно это и произошло с «Адамом и Евой» в нынешней редакции. Временная тематическая коллекция из более чем сотни произведений содержит немало любопытных экспонатов, но следов кураторской сверхзадачи в этом проекте не отыскать.
И дело вовсе не в том, что здесь задействован исключительно арсенал традиционного искусства. Не обязательно прибегать к помощи видеоинсталляций и компьютерной анимации, чтобы у зрителя заработало воображение и зашевелились ассоциативные связи. Достаточно произвести тщательную селекцию работ и продумать сценарные ходы, чтобы живопись, графика, скульптура заговорили языком внятным и увлекательным. Но в отсутствие драматургии выставка рассыпается на не связанные между собой фрагменты — и можно проститься с надеждами на незабываемое эстетическое приключение. Разумеется, превосходный рисунок обнаженной натуры руки Жана Огюста Доминика Энгра не станет менее превосходным от того, что не попал в нужный контекст. И «Натурщица» Андре Дерена, и «Венера» Михаила Ларионова, и «Обнаженная в пляжной кабинке» Александра Тышлера — ничто не потеряет внутренних достоинств и музейного качества, если они там были. Но и никакого приращения смыслов не возникнет. А ведь ради этого вроде бы все и затевалось.
Нетрудно сообразить, что привычка к формальному, необязательному соседству разномастных холстов и изваяний происходит из советских 1970– 1980-х годов, когда официальные групповые выставки под эгидой Союза художников для очень многих авторов были едва ли не единственной возможностью презентации себя на публике. Среди обилия казенщины тогда нередко обнаруживалось и живое;
квалифицированные зрители обладали навыком моментально отыскивать на коллективных показах то, что их интересовало, оставляя без внимания соцреалистическую халтуру. С тех пор и повелось считать, что если в экспозиции представлено много разных авторов, то непременно найдется что-нибудь хорошее. Но времена изменились, и на тематические выставки публика теперь ходит не для того, чтобы вылавливать отдельные жемчужины со дна моря-океана. Не столько для этого. Важнее все-таки совокупная картина, оттенки значений и переклички между произведениями.
В нынешнем же проекте главным и, по сути, единственным критерием общности замысла становится наличие мужских и женских фигур — где одетых, где обнаженных, где рядом, где поодаль.
К мифу об Адаме и Еве то и дело подверстываются мадонны с младенцами, Самсоны с Далилами, Юдифи с Олофернами и т.п. А еще чаще возникают образчики жанра ню, никакими аллегориями не нагруженные. Обилие известных имен вроде Дмитрия Краснопевцева или Анатолия Зверева должно бы льстить зрительской рафинированности, но сами по себе имена не выручают в отсутствие кураторской стратегии и тактики. Не говоря уж о том, что здесь многовато откровенного салона, никогда не способствовавшего никаким интеллектуальным упражнениям. Красоты без хотя бы толики рефлексии не существует, а уж для сопряжения между собой красот разных видов и категорий усилия ума просто необходимы. В данном случае «Адам и Ева» остались без мудрого отеческого присмотра, что, как известно, чревато.
