Цивилизация
Театровед Алексей Бартошевич рассказал, что за последнее время на отечественной сцене не появилось практически ни одной шекспировской трагедии в чистом виде.
«Существует такое понятие, как право на трагедию. Не всякое поколение его имеет. Ведь к смерти, несчастьям, убийствам трагедия не сводится. В мелодрамах подчас крови льется гораздо больше. Чтобы трагедия родилась на сцене или в литературе, нужна, с одной стороны, значительная личность, которой есть что утрачивать в душевном смысле, а с другой, необходимо, чтобы устройство мира было достойно трагической коллизии.
Сейчас мы скорее живем во время трагигротеска, больше склоняемся к постмодернистской трагикомедии. Скажу немного грубо, но, мне думается, сегодня мы не тянем на «Гамлета». Это совершенно не значит, что пьесы Шекспира не надо брать в работу. Сейчас, кстати, Юрий Бутусов ставит «Бурю» в РАМТе. И тут интересно проследить за самим его выбором.
«Буря» — пьеса итоговая, пьеса конца, которую Шекспир написал незадолго до смерти. Мы тоже сегодня живем во времена итогов, когда кончается огромная полоса истории, а что будет дальше — непонятно. В «Буре» в финале герцог Просперо возвращается в свой Милан, получает назад герцогский трон и вместе с тем говорит, что «каждая моя третья мысль будет могилой». Фраза, которая для современного прочтения этой пьесы крайне важна.
Раньше финал «Бури» понимали как торжество справедливости, любви, злодеи раскаиваются и отдают трон. Сейчас пьесу воспринимают по-другому — не время для благодушных финалов, для лучезарного оптимизма. То есть мы и на трагедию не тянем и в счастье с гармонией не очень-то верим.
Мы обращаемся к классике не для того, чтобы узнать, как жили люди в 1564 году, а чтобы понять себя — что мы такое, чем и зачем нам жить. Интерпретация классики есть форма самопознания. То, что иногда нам кажется насилием над классическим текстом или слишком решительным отходом от него, на самом деле приближает нас к нетрадиционной, не сентиментальной сути материала», — цитируют его «Известия».
