Храм мученицы Татианы при Московском государственном университете. Веселая яркая женщина в платке, цветной кофте, длинной юбке с разрезом и туфлях, называемых в России «лабутены», протирает иконы. Она брызгает на закрывающие иконы стекла из пульверизатора, особенно тщательно протирая места напротив ликов и рук. Когда она, наводя чистоту, садится на корточки, немногочисленные прихожане мужского пола — служба недавно кончилась — смущенно отводят глаза.

Туристка из провинции без платка на голове решительно заходит на похожее на сцену возвышение перед алтарем — после акции Pussy Riot даже далекие от церкви люди знают, что это солея и несанкционированное нахождение на ней карается «двушечкой». Но туристка, похоже, не знает о знаменитой арт-группе и деловито начинает целовать изображенных на алтаре святых прямо в их лики. Яркая уборщица незлобиво сгоняет туристку с солеи, и та начинает оправдываться: «Тут же не огорожено!»

Московская интеллигентная семья опоздала на службу — ярко одетые отец и старший десятилетний сын, нарочито невзрачно, но стильно одетая мама, средняя дочка, копирующая мамин стиль, и младшая вся в розовом дочь. Пока мама со средней дочерью сосредоточенно смотрят на одну из икон, а отец тихо и иронично рассказывает что-то сыну, младшая дочь носится по храму — она разгоняется из дальнего угла и врезается в отца, уверенная в его устойчивости. Семья выходит из храма, мама привычно крестится, а средняя дочь вдруг выдает: «Ай лайк ту мув ит мув ит!» — Дух, как известно, дышит где хочет.

В зале перед входом в церковь общаются прихожане — московская интеллигентная болтливость, разнообразие одежд и причесок, шумные балованные дети. Эти люди все прекрасно понимают про свою страну. Они знают все про отношения Русской православной церкви с советским и нынешним государством, про дорогие автомобили высших церковников, про околоцерковный бизнес, про интриги в церковной властной вертикали.

Но им нужна эта церковь — они здесь свои, они здесь дома.

Уроженец маленького украинского городка рассказывает маме по скайпу, как в московском храме Святого Людовика Французского снова получил благословение епископа: «Когда священнослужители выходят после службы, к ним подваливают знакомые. И епископ оказывается один — пару минут к нему все стесняются подойти. А я подхожу и прошу благословения!» Он живет в Москве, очень чисто говорит по-русски, не раздражается, когда произносят «на Украине», но сам всегда использует «в». Понять, кто он, невозможно: русский, украинец, человек без Родины? Нет, он католик. Он все знает о католической церкви — о ее противоречивой истории, о педофильских скандалах, о внутрицерковных интригах. Он год назад ушел из общины московского Римско-католического Кафедрального собора Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии. Ему не нравилось деление общины на заслуженных и новичков, на близких к священникам и подчиненных. Он удивлен, что многие согласны терпеть такие порядки ради различных благ — прежде всего, ради паломнических поездок в Италию и Польшу.

Рост значения религии в современной жизни — особенно в жизни молодых и образованных людей — требует тщательного изучения хотя бы потому, что противоречит простой логике: образование учит ничего не принимать на веру, а повышенная информированность воспитывает циничное отношение к несправедливости мира, где нет места Богу. Однако храмы и молельные дома заполнены прихожанами, и среди них все больше молодых и образованных.

Если в последние 20 лет советской власти интеллигенция шла в церковь из соображений стилистического протеста, если в 1990-е годы религиозность стала для одних модой, а для других способом заполнить идеологический вакуум, вызванный крушением веры в коммунистический рай на земле, то интерес нынешних молодых и образованных людей к религии объяснить сложнее.

Что же ищут наши современники в религии?

Сотрудники Левада-центра попытались сравнить нынешнюю российскую религиозность и отношение к религии американцев — одной из самых религиозных наций.

Оказалось, что чаще всего молитву наши сограждане считают способом попросить помощи у Бога, а для американцев, которых весь мир считает меркантильными, молитва — это скорее возможность поблагодарить Бога и получить от него наставления.

Если российским гражданам вера нужна для обретения смысла и цели в жизни, то американцам важнее установить личные, фактически партнерские отношения с Богом, предполагающие взаимную ответственность.

Обвинять наших сограждан в излишнем эгоизме не стоит — при общении с вездесущим государством они слишком часто ощущают себя незащищенными, и им хочется получить помощь от того, кто сильнее всех царей и президентов. При этом выбор религии, конфессии, общины, священника современный человек делает все более осмысленно. Например, ряд экспертов отмечают, что количество членов протестантских общин растет в России быстрее, чем приверженцев любой другой религии. Правда, о единой конфессии здесь говорить нельзя — под протестантами исследователи понимают всех верующих, принадлежащих к христианским неправославным и некатолическим течениям. Точных количественных данных, увы, нет — оценки отличаются в разы.

Описать картину популярности религий в различных регионах страны еще труднее, но можно использовать статистику Министерства юстиции о зарегистрированных религиозных объединениях. Оказывается, что наибольшее в процентном соотношении число протестантских объединений наблюдается в Сибири и особенно на Дальнем Востоке — там, где люди привыкли жить во всех смыслах максимально далеко от федерального центра.

Российские граждане, называющие себя православными, в среднем гораздо реже ходят в церковь, чем те, кто считает себя протестантами. Как писал Тютчев, «Я лютеран люблю богослуженье, Обряд их строгий, важный и простой — Сих голых стен, сей храмины пустой. Понятно мне высокое ученье». И наши современники ищут простоты, утешения и реальной взаимопомощи — не на небе, а здесь, на земле, не в иммиграции, а здесь, в родной стране. Может быть, и поэтому некоторые исследователи считают, что среди протестантов меньше безработных — действительно, один мой знакомый петербургский протестант смог найти работу с помощью своей общины, а другому состоятельная протестантская семья оплатила год учебы в институте.

Судя по всему, большинство российских граждан не определились, какой должна быть их религия. Например, Рождество, празднуемое 25 декабря и называемое у нас католическим, сейчас представляется более популярным, особенно у молодых людей, чем Рождество православное — если, конечно, корректно использовать слово «популярно» по отношению к Рождеству. Скорее всего, это результат глобального маркетинга рождественских распродаж и Голливуда. Но Пасха в России ощущается сильнее именно в православном варианте.

Одна из причин роста значимости религиозных дат в жизни даже далеких от церкви людей в том, что бесспорных общенациональных праздников в нашей жизни крайне мало.

Сейчас Рождество и Пасха становятся именно такими праздниками — и для верующих, и для атеистов, и для людей с советским опытом, и тех, кто СССР воспринимает как далекую историю. Именно Рождество заканчивает 25 декабря старый год и 6 января начинает год новый. Именно Рождество и Пасха, когда все прогнозы умнейших экспертов оказываются ложными, сообщают нам будущее — вот Бог родится, вот он умрет, вот он воскреснет.

И вдруг выясняется, что даже в наше циничное время, когда все не всерьез, эти даты невозможно заполнить лишними смыслами, навязанными обществом, пребывающим не в лучшем состоянии.

В нашей жизни так много всеобщего: и госпропаганда, и госновости, достигающие тебя, даже если ты не смотришь телевизор, и мода, и масс-культура, и пресловутый глобализм, усредняющий жизнь в самых разных уголках Земли. А современная религия — это частное дело частного человека, не требующее от него повышенной социальной активности. Да и сам образ Христа принципиально понятен, пусть часто и неосознанно, современному человеку — усредненная бедность, городская окраина, вынужденное общение с маргиналами и мигрантами, попытки увернуться от жестокого государства. И надежда на то, что у тебя есть тайная миссия, что ты не зря рожден на этот свет.

Можно в увеличении роли религии в нашей жизни увидеть знаки Нового Средневековья. Но здесь можно найти знаки и реальной оппозиции давлению властей, попыток отстоять свои права, создать основу политической нации без участия в политике.

Люди хотят чувствовать себя не только безликой частью огромной страны, которую единой делают лишь телевизор и салат оливье на Новый год. Люди хотят быть полноценной частью собственного сообщества, выделяющего человека из общей массы, сообщающего что-то лично ему. Сейчас участие в делах религиозной общины — это один из немногих способов ощутить себя гражданином, чье существование здесь и сейчас имеет смысл. Поэтому современный прихожанин ждет от религии разговора с ним на языке, описывающем его ежедневную жизнь.

Русскую православную церковь часто обвиняют в неприятии реалий современной жизни. Однако стоит вспомнить РПЦ при Сталине, когда она фактически была воскрешена из мертвых на очень жестких условиях сотрудничества с жестокой властью; при Хрущеве, когда она находилась на грани закрытия; при Брежневе, когда она дряхлела вместе с советским государством; в 1990-е, когда она охотно воспринимала бандитско-коммерческий стиль, — стоит это все вспомнить и удивиться нынешнему ее состоянию.

Стоит рассмотреть на фотографии общины петербургской Спасо-Конюшенной церкви, знаменитой тем, что там был отпет Пушкин, в первом ряду прихожан на инвалидных колясках. Стоит восхититься вовлеченностью слабослышащих в службу, дублируемую с помощью жестовой речи, в храме Святых Первоверховных Апостолов Петра и Павла при петербургском РГПУ им. Герцена, знаменитом «герцовнике». Так неожиданно обнаружить в церкви, которую многие считают символом консервативности, даже реакционности, такие абсолютно американские или европейские знаки политкорректности!

Стоит вспомнить, как церковные бабульки в начале 1990-х шипели на пытавшихся зайти в церковь девиц в джинсах. Сейчас такое встречается крайне редко — женщине необходимо лишь накрыть волосы платком, который во многих церквях можно выбрать у входа. Церковь на деле становится все более толерантной, при этом вполне ожидаемо делая весьма резкие заявления по разным поводам. Вполне возможно, уже при нашей жизни РПЦ может принять нововведения, невозможные в других конфессиях, кажущихся сейчас более толерантными.

Например, резкий рост роли женщин в российском обществе вполне может привести к появлению в РПЦ женщин-священников — сейчас подобное представляется нереальным, но Россия, как известно, умеет быстро и неожиданно меняться.

Серьезные изменения в РПЦ вполне возможны, поскольку российский прихожанин стремительно меняется, у него формируется запрос на реальную, а не формальную духовность, он все более осознанно формулирует свои требования к религии. Знаком такого, пока еще неявного требования изменений, можно считать недавний социологический опрос, проведенный фондом «Общественное мнение»: «Какое из утверждений вы считаете правильным: «Святой Дух исходит и от Отца, и от Сына» или «Святой Дух исходит только от Отца»?» Оказалось, что 69% опрошенных, считая, что «Святой Дух исходит и от Отца, и от Сына», фактически согласились с одним из главных католических догматов — православный догмат заключается в том, что Святой Дух исходит только от Отца.

Ряд православных богословов увидели здесь угрозу РПЦ. Однако люди ответили так не потому, что они скрытые католики, — просто такой ответ большинству кажется наиболее логичным.

Именно логичности и простоты они ищут в религии — мир вокруг стал слишком нелогичным и сложным.

Им важно, чтобы в их жизни была вера, не отягощенная лишними смыслами и дискуссиями. Им не важны богословские тонкости, разъединяющие людей, церкви, страны, цивилизации, — им нужен Бог, один для всех и для каждого.

В этом и есть суть веры современного человека. Он пока ищет, пытается понять, какая религия ему нужна. И та церковь, та конфессия, та община, что он выберет, получат искреннего и разумного прихожанина. В конечном счете выиграет та церковь, что сможет привлечь такого человека. И ему для защиты его веры не будет нужна печально знаменитая 148-я статья УК, карающая «оскорбления религиозных чувств верующих», поскольку его веру оскорбить невозможно. Если человек верит по-настоящему, то ему безразлично, что об этом думают и говорят другие.

А если не верит, то и говорить не о чем.