Нет сомнений в том, что неолиберальный порядок заметно ослабил иммунитет национальных государств как традиционных акторов международных отношений. Развал Советского Союза ознаменовал не только конец Ялтинско-Потсдамской системы, сформированной по итогам Второй мировой войны, но и победу идеи безусловного доминирования теории глобальной демократизации. После неожиданной победы молодого демократа Билла Клинтона над таким политическим титаном, как Джордж Буш-старший, на выборах 1992 года на первый план вышли международные организации, транснациональные корпорации и различного рода некоммерческие объединения. В целом, курс теории демократического мира был простым — уничтожить национальные государства и вести человечество в одном направлении, невзирая на историческую, социальную и культурную специфику тех или иных народов. Вера в исключительность этого пути исходила из мечты установления демократий во всех частях земного шара, что в свою очередь непременно приведет к долгожданному глобальному миру и стабильности («демократии не воюют друг с другом»).

Однако время показало, что унифицированные механизмы и подходы к разным цивилизациям не работают. Люди не видят конкретных плодов глобального эксперимента, поэтому все больше стран и наций ищут новые ориентиры.

За последний месяц американские масс-медиа написали огромное количество материалов, связанных с докладом специального прокурора Мюллера, который вел расследование о возможных связях штаба Трампа с российскими агентами влияния. Независимое расследование не волновало демократическую элиту, которая не смогла смириться с поражением своего фаворита Хиллари Клинтон. Они ждали от Мюллера немного другого — какую-нибудь серьезную зацепку, чтобы начать процесс импичмента за год до очередного избирательного цикла. Все их усилия — принятие ограничений в отношении возможности влияния администрации на расследование, самоотвод генерального прокурора, закрытая отчетность перед комитетом по разведке Палаты представителей (где сидят основные враги Трампа) — привели лишь к очередному шоку и разочарованию. И это связано не с разрушением мифа о том, что лидера глобальной супердержавы выбрали русские. Провал «доклада Мюллера» стал еще одним индикатором более глубоких и многослойных проблем.

Демократические элиты, уверенные в широкой общественной поддержке и исключительности своей повестки, не могли поверить, что американский народ в XXI веке может сделать выбор в пользу кандидата, чей политический образ создавал ультраправый консерватор-националист Стивен Бэннон. По их глубокому убеждению, в победившем либеральном порядке есть лишь один человек, который хочет вернуть мир в прошлое, — Владимир Путин. Он — новый генерал правых сил по всему миру, которые не собираются играть по правилам глобалистских групп влияния и сдавать свои государства на суд несправедливым наднациональным организациям. В соответствии с этой логикой, российский лидер, используя чары своей пропагандистской машины, внушает наивным европейцам и американцам ложные идеалы. Для чего? Он мстит коллективному Западу за то, что те посмели думать, что страна, победившая Наполеона Бонапарта и Адольфа Гитлера, проиграла холодную войну и должна вести себя соответствующим образом. Именно на этих нарративах ведущие западные СМИ выстраивали образ страны, которую Владислав Сурков в своей статье справедливо называет Россией Путина.

По этой же причине бывший директор ФБР Роберт Мюллер был ни много ни мало надеждой либеральной аристократии. Однако его выводы не оставили никаких шансов на реванш и нанесли по Демократической партии более серьезный удар, чем Трамп в 2016 году. Ведь незыблемая вера в кремлевских агентов легла в основу политической идентичности всех тех, кто сомневался в естественности победы республиканца, для которого такое явление, как политкорректность, было лишь пустым звуком. Человек, который платит деньги за ночь с порнозвездой, отпускает расистские шутки и говорит с сексистских позиций о женщинах, может стать президентом страны, являющейся маяком демократии для всего человечества? Это какая-то злая шутка, такое невозможно.

Теперь Мюллер фактически говорит — это выбор американской нации, и никто за нее решения не принимал.

В такой ситуации приходится признать тот факт, что Трамп с его идеями превосходства консервативных национальных интересов над глобальными наднациональными институтами (международные организации), политикой протекционизма в экономике и прагматизмом во внешней политике — это запрос большинства граждан. Фактически теперь две ключевые ядерные державы, от позиций которых зависит геополитическое самочувствие международных отношений, идут в одном консервативном направлении. Для джексонианца Трампа «America First», а для Путина «не нужен мир, если в нем нет России». Означает ли это, что США и Россия могут стать союзниками? Вряд ли. В отношениях Вашингтона и Москвы накопилось много сложных противоречий. Некоторые из них, например украинский кейс, достались Трампу в наследство от демократа Обамы, другие (венесуэльский трек) формируются в настоящее время. Однако это не означает, что стороны не могут найти точки соприкосновения по другим важным вопросам, от которых зависит глобальная безопасность. Более того, получившие в своих странах популярность правые консервативные идеологии, ориентированные на условные концепции российского «Путинизма» и американского «Трампизма», позволяют выделить ряд трендов и тенденций.

Первое — мы становимся свидетелями резкого возвышения национальных государств, конкуренция которых будет определять контуры будущей мирополитической системы и основные правила игры. Второе — будут снижаться риски прямых столкновений между двумя державами. Будучи реалистами-консерваторами, Трамп и Путин осознают необходимость соблюдения красных линий и выработки новой культуры сдержанности в кризисных ситуациях. Обеим странам есть что терять, но Вашингтон априори будет находиться в более уязвимом положении (объективно имеет больше политических и экономических интересов). Третье — постепенно формируется гибридная система на основе забытых принципов прошлого: концепция суверенитета и невмешательства во внутренние дела друг друга (Вестфальская система), баланс сил (Венская система) и разделение сфер влияния (Ялтинско-Потсдамская система). Реализацию последнего мы наблюдаем на разных треках, включая сирийский и венесуэльский. Это логично, учитывая, что нарушение именно этого принципа привело к конфликту Соединенных Штатов и России.

Москва вряд ли стала бы испытывать на прочность «Доктрину Монро» (американский континент — зона особых интересов США), если бы Вашингтон не вел себя столь дерзко в грузинском и украинском направлениях. Карибский кризис 1962 года показал, что американцы готовы к самым решительным действиям, когда речь идет об их геополитической зоне ответственности. Но для России постсоветское пространство имеет не меньшее стратегическое значение, чем Латинская Америка для Штатов, и дальнейшие возможности односторонних уступок со стороны Москвы уже исчерпаны. Неудивительно, что после сирийского успеха наблюдается активизация российской политики в Венесуэле. Звонок Трампа Путину, посвященный именно этой проблематике, также говорит о начале процесса обсуждения «сфер влияния». Пока сложно предугадать, к чему приведет венесуэльская игра, но сам факт признания за Москвой статуса не региональной (при Обаме), а глобальной державы уже говорит о серьезных изменениях.